Дмитрий Федоров - Виктор Тихонов. Жизнь во имя хоккея

А вообще после серьёзных побед на турнирах у нас был ритуал. Выигрывает чемпионат мира – мы устраиваем дома торжественный ужин. Брали огромный бокал (который сохранился до сих пор), заливали туда две бутылки шампанского. И макали в бокал новую медаль. Обмывали. Это у нас такой ритуал на двоих. Должны же быть и радости – не только одна работа!

Но всё-таки Виктор долго не мог принять Москву как среду обитания. Он при всяком удобном случае прилетал в Ригу хоть на сутки. И отдыхал там за эти сутки больше, чем в Москве за неделю. В Москве какие-то посторонние люди возникали, когда он выигрывал. Всем что-то надо. Обязательно кто-то крутился рядом. А для него это уже не отдых.

В Риге он знал: хочет поспать – спит, хочет куда-то пойти вечером – пожалуйста. И ещё в Латвии настолько доброжелательно относилась к нему публика, что Виктор никогда не сталкивался с хамством. Не было и назойливости, типа: «Во, смотри, Тихонов пошёл». Никогда ничего подобного… Европа.

Он приезжал в Ригу до 1982 года. Приезжал после побед и когда возникали паузы в рабочем графике – на день-два. Приезжал, пока я не перебралась в Москву. Целых шесть лет! Летом мы, конечно, отправлялись отдыхать на юг.

Каким бы Виктор ни был трудоголиком, но всё-таки и ему необходимо переключаться. К тому же при работе с ЦСКА и сборной совсем другой уровень ответственности, другой уровень популярности… Да ещё и большие руководители вызывают. Впрочем, муж считал, что это – такая же работа, только ступенька другая. Он никогда не боялся пойти к министру или куда-то наверх, не делал из этого трагедию. Даже тогда, когда у него случались проигрыши. Наверное, уверенности придавало то обстоятельство, что он сразу же выиграл чемпионат мира в 1978 году, а через год – Кубок Вызова.

А вообще после серьёзных побед на турнирах у нас был ритуал. Выигрывает чемпионат мира – мы устраиваем дома торжественный ужин. Брали огромный бокал (который сохранился до сих пор), заливали туда две бутылки шампанского. И макали в бокал новую медаль. Обмывали.

Победы и поражения никак не повлияли на его взаимоотношения с людьми, не заставили его стать злее и циничнее. Меня всегда поражало, что он остается таким же, каким был в начале своей карьеры в Риге.

Возможно, чаще стали возникать ситуации, когда он уставал, и ему нужно было просто заползти в нору и отдохнуть. Такой норой пять лет служила наша квартира в Риге. Я и в в Москве потом, когда он приезжал домой после игр, была Цербер при этой пещере, подходила к телефону и никого не подпускала. Чтобы не мешали Виктору отдыхать.

И он не любил, когда домой приходил народ. Редко бывало, чтобы мы устраивали вечеринки, праздники. У нас не принято, чтобы кто-то позвонил: «Привет, я сейчас зайду». Даже Владимир Владимирович Юрзинов у нас был нечастым гостем. Достаточно того, что они общались во время работы. Не возникало, видимо, потребности продолжить общение. Причём у Виктора тем более, потому что Володя – более коммуникабельный. Всё-таки они больше коллеги, чем друзья. Такая, наверное, специфика работы.

Когда Юрзинов возглавил сборную России на Олимпиаде в Нагано в 1998 году, то не взял Виктора в качестве консультанта. Я его понимаю как человека. Он хотел выиграть! А до этого в сборной исторически он оказывался вторым (как Тарасов у Чернышёва). Володя, наверное, понимал, что в их паре всё равно Тихонов рассматривался как главный. И многие подумали бы по привычке, что и в Нагано Тихонов доминирует. А после Олимпиады Володя сказал Виктору: «Я сделал ошибку, что тебя не пригласил».

Кстати, Юрзинов был ассистентом Виктора на Кубке Вызова. Они через многое вместе прошли. И много вместе выиграли. Жаль, что в Нагано не получилось. Не получилось выиграть. И не получилось вместе.

Рыбалка

Виктор никогда не был рыбаком, в отличие от Бориса Майорова. Он о Боре говорил, что тот взахлеб рассказывает – как поехал на рыбалку, кого поймал и какого размера. Но когда мы отдыхали в поселке Фрунзенское в военном санатории для офицеров стран Варшавского договора, там нам устраивали рыбалку. Виктор, правда, не хотел. Потому что надо в пять утра вставать. А вот я была готова на такие жертвы. Ловили мы пикшу и камбалу. Причём ловишь на дурака – забрасываешь «дурочку», на которой много крючков и никаких червей. А рыба всё равно ловится.

Сначала Виктор возражал. Ну, а когда отправились на рыбалку, то увлёкся. Всё-таки спортсмен по духу. Появился азарт. Мне стало удаваться поднимать его ни свет ни заря – мы удили рыбу, катались на катере, а к завтраку возвращались в санаторий. Часам к девяти-десяти. Он с удовольствием занимался этим делом. А я не могла пережить, если он ловил больше меня. Каждый из нас смотрел, сколько вытянул другой. Мы стояли по разным бортам катера. И с увлечением соревновались.

Но в другое время – вне крымского отдыха – у него не возникало желания посидеть с удочкой. Для многих людей рыбалка – это возможность провести день в одиночестве, отдохнуть от окружающих, от забот и хлопот. Я бы, кстати, поняла, если бы Виктор мне однажды сказал, что собирается на рыбалку. Более того, я бы за ним не увязалась – каждый должен иногда побыть один. Но радость рыбалки была чужда Виктору. Это не его досуг.

И ни разу в жизни он не был на охоте. Тоже, вроде бы, любимое мужское занятие… Комизм в том, что у нас дома есть ружья. Одно ружье – уникальное. Такое ружье было подарено всего двум людям – первому президенту России Борису Ельцину и Виктору. Ружье инкрустировано золотом, серебром, слоновой костью. Так красиво на ружье всякие звери вырезаны – можно залюбоваться, даже если сам не охотишься. Ружье висит на стене, и никто из него ни разу не выстрелил.

Ружья в разное время дарили олигархи, богатые люди. Как сувенир, как дорогой подарок, как красивую вещь. Без практического применения. А с другой стороны, они ж не знали, чем Виктор интересуется. Или полагали – раз ружье появилось, то Тихонов пойдет на охоту.

Пытаюсь вспомнить, видела ли Виктора стреляющим. Он же военнослужащий – должен уметь стрелять! Может, он проходил какую-то подготовку, когда был совсем юным – не знаю. Но если даже я его в форме видела раза четыре – не больше, то понятно, что стреляющим застать его не посчастливилось. А форма у него висела во дворце ЦСКА. На случай, если министр вызовет. Или замминистра. Надел – и поехал. Но табельного оружия у него не было. Ни дома, ни во дворце.

А вот я, между прочим, стреляла в колонии строгого режима! Всех сотрудников заставляли стрельбами заниматься.

Лейк-Плэсид 1980

После серебра на Олимпиаде 1980 года Виктор приехал измочаленный – видимо, очень сильно себя винил. Так же сильно он переживал, когда в первый раз сборная играла под его руководством на Приз газеты «Известия» в 1977 году. Наши проиграли чехам 3:8, и ему стало плохо с сердцем. Виктору оказывали медицинскую помощь. То есть не просто подержался за сердце – и всё, отлегло. Настоящий приступ! До того четверть века вместе прожили, и никогда у него с сердцем не было проблем, а тут этот жуткий матч с чехами… Но руководство посоветовало не обращать внимания, потому что главное – чемпионат мира.