Николай Попель - Танки повернули на запад

Эти мои мысли прервал голос Катукова:

- Сколько с меня?

- Сколько не жалко, - отозвалась Полина. - Имейте в виду, духи у меня парижские... Можно и продуктами...

Антонов дружески улыбнулся при виде благоухающего "парижскими" духами Катукова.

Отдаленные разрывы сотрясали кирпичные стены по-штабному обжитого домика. Покачивалась под потолком "летучая мышь". Антонов снял трубку с аппарата, заключенного в чехол из толстой кожи, выслушал чей-то доклад и сообщил нам:

- Бомбят аэродром.

Я уже четвертые сутки находился в Курске, но не мог припомнить и четырех спокойных часов. Налеты почти не прекращались. Сейчас, слушая неторопливый рассказ представителя Ставки, мы понимали причины повышенного внимания гитлеровцев к Курску.

С севера, востока и юго-востока сюда стягивались массы войск. Подходил освободившийся под Сталинградом фронт Рокоссовского (здесь он стал называться Центральным). Прибывали эшелоны с дивизиями, сформированными на Урале и в Сибири. Перебрасывались соединения с других участков.

- Как видно, тут развернется одно из решающих сражений нынешней войны, рассуждал Антонов, водя карандашом по испещренной пометками карте. Гитлеровский штаб отдает себе в этом отчет, вот и...- Антонов показал на качающиеся под потолком лампы.

Мне туманно рисовалась задача, которую предстоит решать нашей танковой армии под Курском. Ведь не ради отражения выдыхающихся немецких контратак перебросили ее из-под Демянска. Контуры предстоящей операции были неясны. Но постепенно определялись масштабы надвигающейся битвы.

Знаменитая дуга, центром которой служил Курск, еще только обозначалась. Линия фронта вибрировала. Правда, вибрация эта становилась все слабее, а на некоторых участках совсем прекратилась. Первый обвод Курского выступа держали слабые, измотанные в долгих боях части. А позади них, все больше уплотняясь, эшелонируясь в глубину, занимали позиции свежие, полнокровные соединения.

После Московской битвы, после Сталинграда окончательно определились наши принципы боевого использования резервов - людских и материальных. До решающего момента, до нужной минуты действуют уже не первый месяц находящиеся в боях войска, которые к тому же сидят на скупом пайке боеприпасов. Их в малой мере поддерживают танки. Ради них самолеты не демаскируют свои аэродромы.

Но наступит час, и все изменится. Ночью передовые окопы займут войска в новеньких шинелях, а смененные ими солдаты, уходя в тыл, будут дивиться: под каждым деревом - танк, или пушка, или автомашина; в каждой лощине - штаб, или медсанбат, или кухня... "О, быть делу!" - улыбнется усталый солдат.

- ...Но когда это случится, не берусь предсказывать, - заключил Антонов. Пока что нам надо без потерь довести войска до позиций.

Чтобы хоть частично прикрыть бригады и корпуса нашей армии с воздуха, из резерва Ставки был выделен полк истребителей.

- Да, чуть не забыл,- сказал Антонов, когда мы с Катуковым собирались уходить.- Этот дом тоже передаю вам по наследству. Вместе с подвалом, с ВЧ и СТ. Сам перебираюсь в город, там подготовлен командный пункт. А вам сейчас от станции отрываться нельзя.

Однако наследством, которое оставил генерал Антонов, нам пришлось пользоваться меньше суток. На рассвете следующего дня одна из множества бомб, обрушенных на станцию, угодила в каменный домик. Передняя стена рухнула, подвал вместе с ВЧ и СТ был завален. Хорошо еще, что обошлось без жертв. Дежурному офицеру кирпичом ушибло левую руку, и был несильно контужен телефонист.

Несмотря на бомбежки, наши эшелоны, прибывающие в Курск, все разгружались и разгружались. Марши старались совершать ночью. Но это не всегда удавалось. Талые дороги были забиты войсками. Танки плыли в потоке пехоты, артиллерии, саперных частей.

Истребительный полк, выделенный Антоновым, сослужил нам добрую службу, хотя сил у него было, конечно, недостаточно, чтобы полностью прикрыть корпуса с воздуха, тем более что немцы бросили против нас свои и итальянские ночные бомбардировщики. Самолеты летали над самой головой, бросали бомбы небольшого калибра, поливали свинцовыми струями.

- У тебя, Иван Федорович, артиллерийское мышление. Должен ты что-нибудь придумать? - наступал Катуков на командующего артиллерией армии генерала Фролова.

Тот поначалу отмалчивался, а потом вдруг принес на подпись приказ. Речь в приказе шла о кинжальном зенитном огне.

Полуавтоматические 37-миллиметровые пушки устанавливались вдоль дороги с интервалами метров 500. Бомбардировщик попадал под огонь одной из них, начинал маневрировать, бросался вперед или назад и почти неминуемо оказывался в сфере огня соседнего орудия.

Кинжальная стрельба, которая велась подряд три ночи, дала отличные результаты. Вдоль дороги распластались остовы вражеских самолетов.

Корпуса без сколько-нибудь значительных потерь вышли в свои районы сосредоточения. Ущерб, причиненный нашим тылам, был тоже сравнительно невелик. Мы научились маскироваться, строже соблюдалась дисциплина марша.

Но, думаю, не только в этом дело. Гитлеровцы исступленно бомбили Курск, словно видели в нем источник всех бед, какие на них обрушатся. Сто, двести, а то и двести пятьдесят самолетов посылал противник на древний русский город.

Наш командный пункт находился южнее Курска, и мы нередко становились свидетелями воздушных сражений, от которых днем темнело небо. За каждый налет немцы расплачивались десятками машин. А прервать идущий к фронту поток войск и техники не могли. Не удавалось им сковать уже окрепшую боевую волю солдат. Сорок третий год - не сорок первый.

Весной наша танковая армия, сосредоточившись примерно на полпути между Курском и Белгородом, не приняла участия в боях. Немецкие атаки на этом направлении выдохлись раньше, чем подоспели наши корпуса.

А вскоре и вся напружинившаяся Курская дуга замерла, затихла.

Безмятежное солнце плавило в оврагах последний снег. Утрами в балках надрывались соловьи. Над фронтом висела тишина, никого не способная обмануть тишина потаенной подготовки.

2

Как ждут на фронте тепла, солнца! Сколько разговоров зимой начинается словами: "Вот потеплеет..."

Весна - конец постоянному, пробирающему до костей холоду, конец ночевкам вокруг костра, когда греешь один бок, а коптишься весь насквозь.

Теперь спишь и не боишься обморозиться. Хватаешься за орудийный замок без опаски обжечь пальцы о люто выстывший металл.

Даже в землянке дышится совсем по-иному. Запахи трав, нагретой весенним теплом земли, пробудившегося леса проникли и под накаты, перебивая тяжелый дух пропотевших портянок, оружейного масла и махорки.