Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века - Мэри Антин
Летом я большую часть времени проводила на улице. Я находила много поводов навестить маму в лавке, для чего приходилось долго идти пешком. Если мое поручение не было срочным – и даже если было – я делала долгую остановку на Плаце, особенно, если я шла не одна. Плац представлял собой прямоугольное пространство в центре большой площади с тенистым променадом вдоль его ровного газона. Фасад Корпуса выходил на Плац, который использовался для строевой подготовки. Вокруг площади располагались прекрасные резиденции офицеров Корпуса, а одну сторону целиком занимала большая белая церковь. Эти здания пугали и завораживали меня, особенно церковь, ведь это жилища и святилище врага, но на Плаце я не боялась играть и искать приключений. Мне нравилось смотреть, как курсанты маршируют и играют в мяч, или проходить мимо них, когда они прогуливались по двое, они выглядели просто безупречно в своих белых брюках, гимнастёрках и фуражках. Мне нравилось бегать с друзьями и выписывать всевозможные геометрические фигуры на четырех прямых сторонах променада – нескончаемое множество узоров, начертить которые могла лишь пара неутомимых ног. Если, заигравшись, кто-то терял всякий страх, он мог рискнуть покачаться, пока не прогнал охранник, на тяжелых цепях-фестонах, ограждающих памятник на одной из сторон площади. Это был единственный памятник в Полоцке, я никогда не знала, кому или чему он посвящен. Это был памятник, как небо было небом, а земля – землёй, единственное явление в своём роде, загадочное и неоспоримое.
Сразу за Полоцком начинались поля и леса. Мой отец любил брать нас, детей, на долгую прогулку днём в Шаббат. В моём сознании сохранились зрительные образы тех мест, куда мы ходили, но я сомневаюсь, что их можно найти по моим описаниям. Я безуспешно пытаюсь вызвать в воображении панорамный вид на окрестности. Даже когда я стояла на вершине Вала и смотрела на равнину, простирающуюся во всех направлениях, мои неопытные глаза не могли дать мне полной картины. Внизу я видела дома и улицы, все как одна ведущие к рынку. Большие дороги тянулись за город и исчезали в солнечной дали, где край земли и край неба идеально совмещались, как шкатулка для драгоценностей и её приоткрытая крышка. В этих вещах я видела то, что всегда видит ребенок – несвязанные фрагменты огромного, таинственного мира. И хотя география может быть неточна, а пейзаж, который я помню, состоит из множества фрагментов бумажного пазла, и я, затаив дыхание, меняю кусочки головоломки местами, чтобы они идеально совпадали друг с другом. На сохранении некоторых фрагментов неизменными я настаиваю, а в остальном вы можете изменить сложенную мной картинку, если получится. Вы можете обойти Полоцк вдоль и поперёк, и показать мне, где я была неправа, и всё равно я останусь лучшим экскурсоводом. Вы можете указать на то, что моя авантюрная дорога никуда не привела, но мой учащённый пульс и бурный поток воспоминаний доказывают, что со мной столько всего случилось по пути, что поверят мне, а не вам. И вот, по смутному холсту наполовину забытых, наполовину воображаемых сцен, я провожу кистью воспоминаний и выделяю здесь ориентир, там фигуру, возвращаюсь к давним традициям и заново переживаю минувшие события. Всё это реально, и биение моего сердца тому подтверждение.
Иногда мой отец брал нас на Длинную дорогу. В окрестностях Полоцка нет дороги с таким названием, но я прекрасно помню, что для моих маленьких ножек путь был очень длинным; и столь же долги воспоминания о былом, которые ползут вдоль этой дороги, как солнечный луч движется вслед за днём.
Первая достопримечательность на этой солнечной, пыльной дороге – дом знакомого крестьянина, где мы остановились отдохнуть и выпить воды. Я помню прохладный полумрак, женщину с неприкрытой грудью, топающую босыми ногами по полу, чтобы гостеприимно предложить нам ковш с водой, помню младенца, которому было душно в глубокой колыбели, свисающей с потолка на веревках. Мы идём дальше по пустой дороге, укрытые тенью деревьев, и слушаем шелест длинной травы. Так, по крайней мере, я представляю себе те пространства, на которых не было никаких конкретных объектов. Потом, я помню, мы бегали и играли, и даже отец прятался в кукурузном поле, а мы сеяли хаос, гоняясь за ним. Хохоча, мы бредём дальше, пока не слышим протяжный, далёкий гудок локомотива. Железная дорога едва виднеется за полем слева от дороги, а кукурузное поле – справа. Мы встаём на цыпочки, машем руками и кричим, пока длинный паровоз проносится мимо на бешеной скорости, оставляя позади напоминающее вымпел треугольное облако дыма.
Проходящий мимо поезд восхитил меня. Откуда он взялся, куда он умчался, и каково это – выглядывать из его окон? Если я когда-либо и мечтала о мире за пределами Полоцка, должно быть, это было в такие моменты, хотя, по правде сказать, я не помню.
Где-то на той самой Длинной дороге есть место, куда нас однажды пригласили на свадьбу. Я не знаю, чья это была свадьба, и жили ли они потом долго и счастливо, но я помню, что когда танцующие утомились, а мы наелись угощений, уже начинало светать, и несколько молодых людей вышли прогуляться в роще неподалеку. Они взяли меня с собой – кто они такие? – и потеряли меня. Во всяком случае, когда они увидели меня вновь, я уже была им не знакома. Ибо в течение бесконечно долгого мгновения я пребывала в совершенно ином мире, чем они. Я встретила свой первый восход солнца, я видела, как румяное утро украдкой ступало среди серебристых берез. Кстати, эта роща находится слева от дороги.
У нас была еще одна остановка в том направлении. Место, куда мама отправила больше сотни своих домашних
