Дочь Востока. Автобиография - Бхутто Беназир

Некоторые западные политические аналитики и почти все пакистанские военные считали, что демократия в таком разброде просто немыслима. В стране с таким низким уровнем грамотности и с таким доходом на душу населения! Да в этой стране люди даже не понимают друг друга, ибо в каждой провинции свой язык и свои обычаи. Такое население может держать в узде лишь армия. Так они рассуждали. Но отец развенчал эту теорию, успешно введя демократическое правление, при котором выборы, а не военная сила определяют, кто руководит страной. В начале 1977 года ни у кого не было сомнений в том, что правительство отца победит на выборах в марте.

Отец занялся подготовкой выборов в Пакистане, а я вернулась в Оксфорд, заниматься организацией дебатов в дискуссионном обществе. «К вопросу о торжестве капитализма» — тема первых дебатов за мой президентский срок, к которым я пригласила в качестве оппонента Тарика Али, бывшего президента общества, в высшей степени авторитетного и грамотного пакистанского левого. Другая тема, «К вопросу о невозможности дальнейшего существования Запада за счет третьего мира», должна была привлечь внимание к перепаду «Север — Юг».

Политическая оппозиция в Пакистане объединялась против ПНП в коалицию девяти партий из регионалистов, религиозных фундаменталистов и промышленников, выбрав себе общее наименование Пакистанский национальный альянс (ПНА). Я же в это время готовила уже пятый диспут, по традиции смешной, на тему «К вопросу о том, закачается это здание (rock) или покатится (roll)». Впервые за все время существования университетского дискуссионного общества в его степенных стенах зазвучала рок-музыка. Двое студентов Модлин-колледжа во всю глотку проорали дуэт на тему дня на мотив из «Джизас Крайст суперстар» и вынесли меня из аудитории на плечах.

Я увлеченно перекрашивала свой президентский офис в сизо-голубой цвет, печатала программки зеленым и белым (цвета пакистанского флага), а в Пакистане тем временем ставший лидером ПНА бывший командующий ВВС Асгар Хан объявил, что оппозиция не признает результаты мартовских выборов под тем предлогом, что они якобы заранее подтасованы. Я не уделила этому заявлению достаточного внимания, зная, что отец следовал процедурам, принятым в демократических странах, и учредил независимую избирательную комиссию, избирательные суды, избирательные законы для обеспечения честных выборов. Тем не менее тактика Асгар Хана вызывала определенные подозрения. Он готовил страну к непризнанию неизбежной победы ПНП на выборах.

Избирательная кампания также приготовила сюрприз, когда 18 января, в последний день регистрации кандидатов, выяснилось, что ПНА не зарегистрировала ни одного кандидата на участках, где избирателям надлежало голосовать за отца и его министров. Я, находясь в Англии, разумеется, обратила на это внимание. Почему они оставили премьер-министра и четырех главных министров провинций без конкуренции? Может быть, чтобы не позориться, чтобы не потерпеть неизбежного поражения? Спасти лицо? Но эта мысль оказалась слишком рациональной. Объяснение оппозиции хотя и оказалось смехотворным, но наделало шуму.

— Нас похитили, чтобы не дать зарегистрироваться, — заявили кандидаты оппозиции. Они уверяли, что их, а также их доверенных лиц и помощников якобы арестовала полиния и держала, пока не истек срок регистрации. Для меня в Англии эти обвинения звучали смехотворно. Я ни на секунду не поверила в то, что их кто-то похищал. Не поверил и глава избирательной комиссии, не принявший этих объяснений. Если они и были «похищены», то, без сомнения, подстроили эти «похищения» сами. Но ход хитрый. Похищения всякого рода в ходу в Пакистане, так что многие могли этой лжи ПНА поверить.

Я стала подробнее следить за развитием событий по британским газетам, а также по пакистанским, присылаемым мне еженедельно родителями, и по иным азиатским публикациям. Действия ПНА становились все более разнузданными и возмутительными. Бхутто ни в чем нельзя верить, вопила оппозиция. Он планирует национализировать все дома и конфисковать личное золото и ювелирные украшения всех женщин. Бхутто далек от народа, он богач. Он носит лондонские костюмы из Сэвил-Роу, итальянскую обувь и пьет шотландское виски.

К атаке присоединились министры Айюб Хана. Ответная реплика отца меня восхитила. Он всегда отличался открытостью и не скрывал подробностей своей личной жизни. «Не отрицаю, после 18-часового рабочего дня я иной раз позволяю себе глоток-другой, — заявил он на митинге в Лахоре. — Зато, в отличие от иных других политиков, не пью крови собственного народа».

В исходе выборов я не сомневалась. Лидеры ПНА как политики никуда не годились. Да и вообще люди дрянные. К тому же почти все дряхлые старцы. Ни образованием, ни опытом в управлении и дипломатии не блистали. В Пакистане моему отцу вообще ровни не найти. Политика в стране, управляемой генералами, не привлекала выдающихся умов. Сливки интеллекта снимали гражданская служба, армия, индустрия. Большинство противостоявших отцу горе-политиков — близорукие провинциалы, не знавшие прошлого страны и не видящие ее будущего.

Но во лжи они били все рекорды. Бхутто плохой мусульманин, утверждал Асгар Хан. Он, мол, еще только учится совершать пять ежедневных молитв. Я едва поверила глазам, в феврале прочитав это обвинение в «Фар-истерн экономик ревю». Я часто молилась с родителями дома, и мне понравился ответ отца и на это вздорное обвинение. Когда репортер спросил его, зачем к нему едет лидер Организации Освобождения Палестины Ясир Арафат, отец ответил: «Чтобы научить меня молиться».

Вооружившись лозунгом «Низами-и-Мустафа — Власть Пророка», лидеры религиозных фракций ПНА бессовестно спекулировали религией в политических целях. Голос против ПНА, утверждал глава «Джамаат-и-Ислами» на митинге в сельской местности, — это голос против Бога. А голос за ПНА якобы засчитывается «там», на небесах, за сто тысяч лет молитвы.

Более здравомыслящие лидеры оппозиции понимали, однако, что «исламская палка» против моего отца не только о двух концах, но и больно бьет самого ею пользующегося. Слишком широко известна в Пакистане преданность ПНП и ее вождя исламу. Мой отец дал стране исламскую конституцию 1973 года, он создал министерство религиозных дел. Лишь при нем в Пакистане напечатали первый исправленный, лишенный ошибок Священный Коран, он снял ограничения на число паломников, отправляющихся в хадж в Мекку. Он ввел исламийят — обязательное религиозное образование в начальной и средней школе. Правительство моего отца создало программу обучения арабскому языку — языку Священного Корана — по телевидению, образовало Руэт-и-Хиллаль, комитет наблюдения за луной, чтобы покончить с вечной путаницей с началом и концом поста в Рамазан. Даже наименование «Красный Крест» при моем отце изменили на «Красный Полумесяц», чтобы благородные функции этой организации ассоциировалась не с христианством, а с исламом.

Поэтому я не слишком беспокоилась, когда читала о фундаменталистских вывихах в ходе избирательной кампании. Ведь требуемая фундаменталистами трактовка шариата аннулирует все достижения в области прав человека, перечеркнет экономический прогресс и отбросит Пакистан на тысячу лет назад, это увидит любой, даже самый неграмотный пакистанец. К примеру, станет невозможной работа банков, так как банковский процент подпадает под определение ростовщичества. Я уже не говорю о правах женщин. Здесь достижения отца особенно заметны.

Он открыл для женщин дипломатическое поприще, гражданскую службу, полицию. Для поощрения женского образования он назначил женщину на пост вице-канцлера Исламабадского университета. Женщины заняли также должности губернатора провинции Синдх и вице-спикера Национальной ассамблеи. Средства массовой информации тоже открылись для женщин, впервые на телевидении появились дикторы-женщины.

По инициативе отца мать сделала первые шаги на политическом поприще. В 1975 году она возглавила пакистанскую делегацию на международной конференции женщин в Мехико. К моей великой радости, ее избрали вице-президентом конференции. Она выставила свою кандидатуру и на выборах в Национальную ассамблею, символизируя отношение отца к роли женщин в политике.