Ольга Добиаш-Рождественская - Крестом и мечом. Приключения Ричарда І Львиное Сердце

Однако Генрих VI не оставил у него Ричарда, но потребовал пленника к себе, ибо, как он выразился,

«невместно королю быть в плену у герцога».

Ричард недолго оставался в Австрии и скоро перевезен был под охрану германского императора.

Об этом плене, который вызвал рой тревожных слухов и легенд, сам король в письме к матери выразился, что его держат в нем «честно» (honeste). В более тщательной, чем прежде, оценке традиции Ричардовой эпопеи рассеялось без остатка красивое сказание, явившееся впервые в «Реймсской хронике» XIII века. Оно

75

рассказывает, будто местопребывание короля долго оставалось неизвестным и друзья и слуги тщетно искали его. Темницу его открыл трувер Блондель, запевший под его окном песню, которая была им сложена когда-то вместе с Ричардом. И когда, допев первый куплет, он услышал, как с вершины башни кто-то отвечает ему вторым, он узнал пленника, стоявшего у окна. Но так как подлинный Блондель не рассказал ничего подобного и вообще до XIII века этот эпизод был неизвестен, то его, очевидно, следует отнести к более позднему творчеству. На самом деле, первые посланцы из Англии встретили Ричарда у Оксен-Фурта, когда его везли на сейм в Шпейер, и с этого момента начались переговоры о его освобождении. Сцена, которая разыгралась в Шпейере, имела результатом лишь то, что сердца многих имперских князей склонились в пользу пленника. С большим достоинством и полною искренностью Ричард отбросил все голословные и объяснил все серьезные обвинения, которыми, ораторствуя с высоты своего трона, осыпал его Генрих: убийство Конрада, козни против жизни Филиппа, унижение Леопольда, поддержка Танкреда и изгнание Комнина.

«Увлеченный страстью, я мог грешить, но совесть моя не запятнана никаким преступлением»

— на эту тему Ричард говорил с такой силой, что Генрих нашел наиболее уместным закончить эту сцену объятиями и провозглашением дружбы, и только до решения вопроса о выкупе и некоторых уступках, которые он собирался выторговать у Ричарда, он отправил его in libera custodia *26. Домашний арест (лат.).* в эльзасский замок Трифель.

«Из него никто не вышел живым»,

— говорила об этом замке молва. Это одна из самых страшных твердынь Гогенштауфенов. Над глубокой речной долиной тремя уступами восходит скала, увитая на нижних склонах виноградниками, а выше одетая темными лесами, полными дичи. Вся вершина ее скована стенами и башнями, а над тройной оградой, поднимаясь выше всего каменного лабиринта, на крутом пике Шарфенберга, упирается в небо центральная башня, хранившая сокровища империи. Сюда заключен был английский король.

Ему дана была известная свобода передвижения. Под почетной охраной пятидесяти рыцарей он мог покидать заточение и охотиться в шарфенбергских лесах.

76

Ему не делали в общем зла.

«Кто может „обидеть пленника или мертвеца?»

— спрашивает сам Ричард в элегии, написанной им в тюрьме. Но можно представить, как чувствовал себя под этой священной охраной неприкосновенности смерти самый живой и беспокойный рыцарь в Европе! На короткий, правда, срок ему довелось узнать и унизительную горечь оков, когда самый хлопотливый из его заочных надзирателей, епископ Бове, посетивший в конце 1193 года Генриха VI, сумел в краткой, но убедительной беседе настроить его против узника. Ричард

«узнал на следующее же утро на собственном теле о прибытии епископа и о его ночных беседах с императором, ибо его нагрузили железом больше, чем мог бы снести конь или осел».

Письма Ричарда к матери, которыми он торопит свое освобождение, свидетельствуют о состоянии ужасного томления, в каком он жил.

«Мы остаемся у императора, пока не выплатим ему 70 тысяч серебряных марок... Берите (для этого выкупа) у церковных прелатов золото и серебро. Подтверждайте клятвенно, что мы все восстановим. Принимайте заложниками детей наших баронов. Как бы не затянулось наше освобождение по вашей медлительности».

По мере того как происшедшее шире доходит до сознания друзей Ричарда, отклики на этот призыв множатся. Первыми подняли голос поэты, вызывая прилив симпатий к узнику и раздражение против его тюремщиков.

«Домой без опасения Ричард ехал»,

— с гневом пишет знаменитый провансальский трубадур Пьер Видаль:

Как император, думая нажитьсяНа выкупе, им овладел коварно.Проклятье, Цезарь, памяти твоей!

Перья и голоса самых славных лириков и витий Англии и Франции действуют единодушно в интересах Ричарда, пока собственная его песня не вступает в этот хор:

Напрасно помощи ищу, темницей скрытый,Друзьями я богат, но их рука закрыта,И бед ответа жалобу своюПою...Как сон, проходят дни. Уходят в вечность годы...Но разве некогда, во дни былой свободы,Повсюду, где к войне лишь кликнуть клич могу,В Анжу, Нормандии, на готском берегу,77Могли ли вы найти смиренного вассала,Кому б моя рука в защите отказала?А я покинут!.. В мрачной тесноте тюрьмыЯ видел, как прошли две грустные зимы,Моля о помощи друзей, темницей скрытый...Друзьями я богат, но их рука закрыта,И без ответа жалобу своюПою!..

*27. Мы передаем эту знаменитую элегию лишь с некоторыми в смысле порядка выражений и мыслей — отступлениями от буквального перевода.*

Ричард должен был знать, что жалобы на равнодушие мира были только элегическим преувеличением. Друзья действовали за него повсюду. Старая Элеонора имела свой план. Он заключался в том, чтобы, содействуя сближению Англии с империей, противопоставить их союз главному врагу — Филиппу. В этих целях она всячески склоняла Ричарда к тому акту, которым особенно дорожил Генрих VI в своем имперском честолюбии: признании Англии членом империи и принесении за нее вассальной присяги Генриху. Этот вассалитет перед римским, «всемирным» императором как бы сам собою ослаблял вассальные узы, привязывавшие Ричарда к Филиппу, и был неунизительным по форме и необременительным по существу условием освобождения. Правда, император хотел, чтобы как следствие этого вассалитета Ричард обязался принять участие в походе против родственника и друга своего Генриха Льва. Но здесь Ричард проявил обычную свою — в вопросах личной чести — твердость и,

«предпочтя унижение бесчестью»,

соглашался на присягу и высокий выкуп, но решительно отказывался от «службы». Элеонора собирала везде, где могла, деньги, сокровища, заложников и выставляла ходатаев в пользу сына. Весь северофранцузский епископат был в движении по делу Ричарда, и посольства из Англии не прекращались. Их поддерживала стоящая в оппозиции к Генриху сильная группа имперских князей, между прочим епископы Кельнский и Майнцкий. Папа, не сразу решившийся выступить с оценкой происшедшего преступления, в котором нарушена была неприкосновенность крестоносца — и какого крестоносца! — обращается наконец к церковным прелатам, приглашая их предать анафеме Генриха и Филиппа, если Ричард не будет восстановлен в правах. Условия были установлены к июлю 1193 года. Они фик-