Софья Аверичева - Дневник разведчицы

Мы остались с Анютой вдвоем, сконфуженные и огорченные, хотя и понимали, что Валя неправа. После наших походов, после пота и крови, какое это наслаждение сбросить верхнюю одежду, почувствовать себя свободно хоть на одну ночь. Да и ребята вздохнут без нас. Что поделаешь, мы — женщины! Зачем усложнять жизнь, Она и без того не легка. Через выбитые окна и двери — свежий воздух. Не воняет махрой. Одну плащ-палатку на нары — сено закрыть, другую — на себя — чудесно! Еще впереди и грязь, и пот, и холод, и кровь, и ночи без сна, и тоска по отчему дому, по родным и близким… А сегодня — это наш домик, наш фронтовой уют. И мы — женщины! Хорошо вот так, вдруг почувствовать себя тем, кто ты есть — женщиной. Замечательно!

2-е сентября.

Дед все еще на КП роты, у Докукина. Дали ему военную форму: кирзовые сапоги, брюки, гимнастерку.

Он чувствует себя героем. А как же?.. Он так ловко сумел уйти из-под носа немчуры и полицейских собак. А как быстро и храбро полз за бойцами! Ребята говорят, что ротный никак не может с дедушкой расстаться, потому что он напоминает Докукину его старенького отца, о судьбе которого ничего неизвестно. Вся семья лейтенанта — отец, мать, сестры, братья — на оккупированной немцами территории, в Курской области.

Чудесное раннее утро. Лето с нами не хочет расставаться. Выхожу из нашего «особняка». На улице пустынно, все еще спят. Один дед в военном костюме сидит на крыльце и вертит газету. «Доброе утро, дедушка!»— «Здравствуйте, товарищ боец! — отвечает он мне солидно и просит: — Почитайте!» Я не видела газеты целую вечность. С большим удовольствием выполняю его просьбу. Дедушка радуется успехам фронта, успехам нашей страны. А полицаи-гадюки обманывают народ, бог знает что в голову вбивают людям, а ведь вот же что «Правда» пишет!

На велосипеде подъезжает ротный почтальон Саня Травкин. «Почта! Почта!» — разведчики бегут со всех сторон. По улице катится: «Почта! Почта! Приехал Саня! Травкин приехал!»

— Александру Кузнецову от механического завода! — выкрикивает, стоя на крыльце, Травкин. — Круглову Михаилу — из Сусанина, из колхоза. Зернову — из Варегова, Большесельского района, Лавровой…

Мне пришло сразу три письма: из театра, от секретаря комсомольской организации Ирины Моругиной, из Москвы — от Анны Семеновны Ковалевской и от племянницы. Я читаю свои письма ребятам, которых сегодня почта наша полевая обошла. В первом письме о театре Волкова. Всем, интересно. Ковалевская пишет о театральной Москве. Прочитали письма — как будто побывали в Москве и Ярославле. В письме моей племянницы — фото. На снимке хорошенькая девушка с большими глазами, высоким открытым лбом. Снимок обходит всех разведчиков. «Передай привет племяннице, Софья!» — кричит Голубев.

Каждый день приходят к нам письма из колхозов и с заводов, из шахт и лабораторий, школ и институтов, где мы раньше работали, где нас помнят и ждут, каждый день нам вручают весточки от матерей и отцов, от жен и невест, от любимых и друзей… Как мы ждем писем! Эти письма становятся достоянием всей роты. В них наша жизнь, наша любовь, наша надежда, наша сила.

Старшине Кукуеву пришло письмо из Ярославля, от жены. Он срывается с места, выхватывает долгожданное письмо из рук Сани Травкина. Читает — и лицо его мрачнеет. Жена пишет: «Мне совсем не улыбается остаться в одиночестве. Поэтому я спрашиваю тебя: можно ли мне надеяться, что ты останешься живой и вернешься ко мне. Скажи честно, ждать тебя или нет, а то ведь после войны труднее будет найти себе мужа».

Вся рота возмущена, нам обидно за своего товарища, за бесстрашного разведчика.

Смерть шагает по земле. Ей навстречу каждый день, рискуя жизнью, идет Кукуев. Разве женщина, приславшая на фронт такое письмо, достойна любви? Нет! Тысячу раз нет! Мы решили ответить всей ротой. А Кукуев тоже написал: «Я долго думал, что мне делать с твоим письмом. Пошел до ветра, хотел взять его с собой, но ребята сказали, что твое письмо даже для этой надобности не годится».

Полдня мы с Анюткой купались и стирали, а потом, пока одежда сохла, загорали. Подходим к дому — видим: на крыльце сидит Валентина с вещевым мешком. Докукин приказал ей жить вместе с нами. Мы обрадовались, схватили ее мешок, втащили в дом, и все недоразумения были забыты. Валентина, такая большая и такая «глупая», все оправдывалась: «Боялась: разнежимся…» И мы все втроем смеемся. Потом читаем письма, потом болтаем всякую всячину.

Прибегает Лева Маслов: «Лаврову вызывают в штаб дивизии на комсомольскую конференцию». Мы ахнули: «В чем ты пойдешь? Брюки, гимнастерка залоснились от грязи. Это же позор для девушки!» Мчимся на склад, к старшине роты. Просим, умоляем — дать Валентине новое обмундирование, но он неумолим. Бьем на чувство гордости, ведь Валентина секретарь комсомольской организации роты, — напрасно! На старшину никакие убеждения не действуют.

Приходит решение: Валентина наденет мое обмундирование, благо оно большого размера. Но для этого нужно получить разрешение командира роты побыть мне в гражданской одежде до прихода Лавровой. Докукин не возражает. И вот подшиваем подворотничок, расставляем пуговицы. И все-таки, когда мы натягиваем обмундирование на Валентину, брюки и гимнастерка трещат по швам. Сверху плащ-палатка, чтобы закрыть излишества фигуры, и Валентина наша — в полном порядке. Давно мы не видали ее такой! Белый подворотничок подчеркивает загорелое лицо. И вся она — такая привлекательная, простая, строгая, сильная. Я достаю со дна вещевого мешка свернутую клубком свою гражданскую юбку, блузку, и мы идем провожать Валентину.

Возвращаемся в Никулино, а навстречу на велосипеде Саня Травкин. «Идите скорей домой, там переполох. Приехал командир дивизии. Говорят, с каким-то особым заданием».

Мчимся в Никулино что есть духу. Около КП роты две грузовые автомашины. Значит, действительно — новое задание. В чем же я поеду? Нельзя даже из дома выйти. Если полковник Турьев увидит, попадет мне, да и командиру роты. Я — в панике: меня просто не возьмут на задание. Анютка бежит к нашему каптенармусу Николаичеву. Через десять минут Докукин присылает с Масловым свою гимнастерку, новые немецкие офицерские (серые, суконные, с кожей) брюки на «молниях» и новую маскировочную сетку на голову. Брюки надеваю поверх гимнастерки, так как она невероятной длины. Сверху — плащ-палатка, и не поймешь, кто я. У нас в роте разведчики многие ходят, как партизаны. Это считается особым шиком: чем больше на тебе трофеев, тем больше ты имел дело с немцами.

Итак, я в полном боевом. Пока нет команды на построение, я заканчиваю запись сегодняшнего дня. Из окна хорошо виден КП роты. Там все тихо. Удивительное состояние, как будто ожидаешь что-то очень важное… Ага! Вот уже из КП вышли командиры взводов, побежали связные…