Евгений Стеблов - Против кого дружите?

– Я не люблю с презервативом, а ты?

– Я тоже, – соврал я в ответ.

Выяснилось, что Михаил Наумович приревновал меня к одной нашей коллеге, которой я отдал букет цветов, полученный на встрече со зрителями. Ну просто избавился от букета, а он приревновал. Мы объяснились и наладили отношения. Однако мое «динамистское» поведение все-таки было отомщено. Перед сном, вечерами, Вика Федорова в купальном костюме регулярно наведывалась к нам в номер. Поочередно ложилась в постель к Мише, Коле или ко мне. Доводила нас до статического напряжения и игриво удалялась восвояси. Бог знает чем бы могла окончиться эта шалость, этот сумеречный «визит дамы», если бы роль у Вики была побольше и она чаще прилетала бы из Москвы.

Евгений Моргунов около двух недель ожидал своего «Судного дня». Ожидал своего съемочного дня в маленьком эпизоде, а его все не снимали и не снимали. Объявили выходной.

– Дженерал Моторс, – обратился ко мне Евгений Александрович, – поедем кататься на адмиральском катере!

Я согласился:

– Поедем!

Рано утром, не завтракая (ведь едем кататься на адмиральском катере), я ожидал Моргунова у выхода из гостиницы. Он появился в сером габардиновом макинтоше, в серой же шляпе, надвинутой по уши. Вылитый номенклатурный «бутуз» хрущевского типа. Типичный член или кандидат в члены какого-нибудь бюро или президиума. Сели в такси.

– В ГАИ! – начальственно рявкнул Евгений Александрович.

Таксист съежился.

– Инспектор, почему фонари не развешаны? – продолжал Моргунов.

– Не успели, – подыграл я.

– Смотрите у меня! – пообещал он.

Водитель совсем присмирел.

Начальник местного отделения ГАИ капитан милиции Петя встретил нас с распростертыми объятиями:

– Евгений Александрович! Какие люди!

– А деньги-то за проезд? – попытался было присоединиться к разговору водитель.

– Езжайте, езжайте! – строго указал ему Петя и пригласил нас в свой кабинет.

Сделав несколько звонков по телефону, Моргунов признался, что поездка на адмиральском катере сорвалась.

– Евгений Александрович, познакомьте с Шульженко! – умолял Петя.

Клавдия Ивановна в те дни гастролировала в Евпатории и жила в нашей гостинице.

– А это как вести себя будете, – парировал Моргунов.

– Старшина! – позвал Петя.

Вошел старшина.

– Дженерал Моторс, ступай с ним, – напутствовал Моргунов.

И я проследовал за старшиной.

Через десять минут в милицейской «раковой шейке» мы подъехали к высокому забору из красного кирпича с колючей проволокой наверху, похожему на тюремное заграждение.

– Ну? – спросил старшина.

– То есть? – переспросил я.

– У вас есть во что? – настаивал старшина.

– Нет у меня ничего, – отрицал я.

– Ясно, – вздохнул старшина и побрел вдоль забора.

Через некоторое время он вернулся с канистрой сухого вина и только тут до меня дошло, где я. Мы поехали прочь от красной стены винзавода. Вино тоже оказалось красное. В стаканах оно походило на чай. Помешивая этот «чай» чайными ложками, Петя, Моргунов и я начали прием посетителей. Посетители шли один за другим. Все они ломали шапки и просили о снисхождении.

– Ну хорошо, – осаживал их Моргунов. – С вас штраф. Пятнадцать рублей.

– Многовато, – шептал ему я.

– Вот инспектор говорит – восемь. Скажите спасибо инспектору.

Посетители благодарили, платили, а Моргунов выписывал им квитанции, вырывая листки из своей записной книжки. Набрав таким образом некую ощутимую сумму, Евгений Александрович решил подвести черту, и Петя закончил прием.

– Познакомьте с Шульженко! – опять занудил он.

– Ну что с тобой делать? Едем! – хлопнул Моргунов его по спине.

На милицейском мотоцикле с коляской мы тронулись в путь по центральной улице. Впереди за рулем капитан Петя. Я сзади на козлах, Евгений Александрович размахивал шляпой, приветствуя народ из коляски. Народ отвечал ликованием, видя живого Бывалого. Мол, «Пес Барбос», «Самогонщики»!..

Я-то с голодухи, без завтрака, действительно захмелел. Тормознули. Чуть не влетели в канаву возле гостиницы. Рядом стояла телега с запряженным тяжеловозом.

– Кто хозяин кобылы? – рявкнул Моргунов.

– Я. – Из канавы показалась седая голова.

– У вас права есть на вождение кобылы? – не унимался Евгений Александрович.

– Да пошел ты! – отмахнулся седой.

– Вы как разговариваете? – строго подключился капитан Петя (он ведь был в форме).

– А чего? Я ничего, – осадил седой. – Сколько лет живу, никогда на вождение коней права не надобились.

– Коней! А у вас? Кобыла! С вас рубль двадцать! – подвел черту Моргунов, выписывая квитанцию из своей записной книжки.

Из канавы высунулись еще несколько недоуменных голов с лопатами.

– Да он у нас лучший работник, начальник! Мы бригада коммунистического труда!

– Разговоры! – оборвал их Петя-капитан и, газанув, развернул мотоцикл к подъезду гостиницы.

Когда Моргунов, представившись, постучался в дверь номера Клавдии Ивановны Шульженко, в ответ раздался голос ее компаньонки:

– Клавдия Ивановна отдыхает. Зайдите позже.

– Хорошая женщина. «Синенький скромный платочек…» – запел Моргунов и натурально заплакал в ответ на немой вопрос топтавшегося в холле капитана милиции.

Распрощавшись во дворе гостиницы с милиционером, Евгений Александрович завидел на балконе Михаила Наумовича Калика в сомбреро и шортах.

– Ну что, Миша, все в корзину снимаешь?

– А ты все для Марии Ивановны, для Марии Ивановны? – нервно парировал режиссер.

На этом и завершилось пребывание Моргунова в солнечной Евпатории. Ибо после этого краткого обмена мнениями Калик распорядился завтра же отснять Моргунова и срочно отправить в Москву.

Напоследок перед отъездом Моргунов записал благодарность в книге отзывов ресторана и подписался: «Олег Стриженов».

Бывают впечатления, которые не дают покоя долгие годы. Носишь их в своей памяти, в своей беременной душе и никак не можешь разродиться, выразить их наиболее полным образом в ролях, или на бумаге, или в любви. Они все требуют и требуют выхода. Не иссякают и не исчерпываются. Не отпускают. Таким отпечатком легла на сердце мне эта давняя киноэкспедиция «До свидания, мальчики». Это прощание с юностью не только моего героя, но и меня самого. И когда выходили мы в море, казалось, что удалявшийся берег отчаливал от меня вместе с молодыми мечтами «О Шиллере, о славе, о любви!», как писал Гена Шпаликов. На смену приходила жестокая реальность профессиональной жизни, где надо вкалывать, пока на тебя ставят, как на скачках в тотализаторе, и не раскисать, если не придешь первым, а, проанализировав свои просчеты, готовиться к новым заездам с прыжками через барьер.