Вадим Козин: незабытое танго - Коллектив авторов
Анфиса Костырина, Вадим Козин
Подавив в себе робость и сомнения в том, что Знаменитость может не принять так вот просто меня, незнакомого человека, я решился сделать так, как напутствовал меня мой коллега. А произошло это уже в 1981 году, когда и из скудной прессы, и после услышанного певческого голоса Козина по местному радио было получено достаточно информации о певце. «Кто там?» – раздался звонкий голос за дверью после моего нажатия на кнопку звонка. Услышав имя, отчество, открыл дверь невысокий, лысоватый, крепкий старичок, предупредил: «Не разувайтесь – у меня не еврейская синагога». Я, признаться, не знал, что такое «синагога», но всё исполнил так, как предписывал хозяин. В тесной однокомнатной «хрущевке» уже было двое гостей из местных жителей – мужчина и женщина; они то ли покидали совсем Магадан, то ли уезжали в отпуск на «Большую землю», – пришла к маэстро с такой же просьбой, как и я: в качестве северного сувенира записать на магнитофонную ленту несколько музыкальных произведений.
Пока Вадим Алексеевич настраивал аппаратуру – старый большой магнитофон, прилаживая микрофон, я успел окинуть взглядом жилье некогда известного певца и перекинуться несколькими словами с незнакомыми мне гостями. Квартира, конечно, была, по моему разумению, даже по тому времени (в середине 60-х годов предоставлена однокомнатная «хрущевка»), ужасно тесной: в так называемом зале располагались два стола (один – для бесед и угощения гостей), кровать, небольшая мягкая скамеечка, покрытая пледовой материей; на нее хозяин ставил два блюдца для кормления своих тоже постаревших питомцев – кошек Мосика и Чуньки. Книжные полки у стен с трех сторон до самого потолка отнимали изрядную часть пространства комнаты. Полки забиты книгами, журналами, альбомами, связками писем (для писем – покажет после В. А., под кроватью стоял деревянный короб, где хранились связки писем за прошлые – 40-70-е годы).
Анатолий Костырин, Валентина Фролова (бухгалтер Магаданского областного театра), Вадим Козин. 1993
У одной стены пианино, на нем и над ним – книги. Кухня также загромождена до предела, по большей части предметами ближе к творческой деятельности: магнитофонными бобинами с записями и без, полками книг; небольшой холодильник, электрическая плита, подвесной шкаф для кухонной утвари, под шкафом большое количество пустых бутылок из-под молока, кефира. В общем, в кухне можно находиться только одному человеку, скажем, приготовить пищу, но не обедать; для этого нужно пойти в комнату к столу.
Описывая главную комнату (гостевая, она же спальня, в ней же отведено «местожительство» для кошек), я забыл, что она же и «концертный зал», и «студия звукозаписи», поскольку присутствовали все атрибуты, отвечающие требованиям этих названий: пианино, за которым много лет Вадим Алексеевич ублажал своих и приезжих именитых и местных гостей из числа почитателей таланта; три катушечных магнитофона, а в последние три-четыре года жизни и четвертый – кассетный магнитофон был подарен мной как наиболее компактный и удобный при пользовании как для прослушивания, так и для звукозаписи. В этой же комнате рядом с пианино находилась довольно высокая кипа газет в подшивках XIX – начала дореволюционного XX века; не раз напрашивался вопрос: как умудрялся Вадим Козин возить за собой этот «реликт», по сути, из Ленинграда в Москву, а потом уже в качестве ЗК – из Москвы в Магадан? Думаю, что сопровождавшие лагерные начальники все-таки благоволили по сути народному певцу – множество книг в библиотеке В. Козина также было привезено с «материка».
С Мостом и Чунькой
После многих ворчаний по поводу старой аппаратуры Вадим Алексеевич напел благополучно две 150-метровые бобины, одна из которых – с дарственной надписью на коробке бобины для меня и моей матери. Я не верил от счастья своим ушам и глазам: это тот самый певец, песни которого слышал только от матери! – с не совсем правильной мелодией, с далеко не полным текстом. Теперь же, прослушав малую толику песен и романсов в оригинале, понял, почему эти произведения так глубоко западали в души простых людей; такого чудесного голоса я не слышал никогда. Вадим Алексеевич пел для записи так, как будто видел перед собой не микрофон и клавиши пианино, а слушателей большого концертного зала, каждый раз называя авторов музыки и слов исполняемого произведения. Для меня, увидевшего впервые большого артиста в домашней обстановке с присутствием незнакомых людей, восхищало все, что обращало на себя внимание: правильная литературная речь, беззлобная реакция на примитивную подсказку мужчины, как правильнее было бы записывать на магнитофон: «Вы заведите свою студию и записывайте как вам захочется», тут же переключение на своего питомца – Мосика, словно ища поддержки: «Ну что ты, мой золотой, кушанькать хочешь? Сейчас папенька тебя покормит», и уже нам: «Они все понимают. Я с ними разговариваю, как с детьми. Вот вы посмотрите, как он кушает, – как человек». В самом деле, Мосик не подвел хозяина – деловито, аккуратно подцепляя кусочки отваренной рыбы, с блюдечка подносил ко рту и ел. Позже я убедился в том, что животные – кошки составляли часть жизни певца и человека; о них он заботился, кормил, лечил их (вызывал ветврача), очень переживал, когда приходилось оставлять на чье-то попечение во время длительных гастролей по городам и весям большой страны.
Уходя от Вадима Алексеевича в тот знаменательный для меня вечер, поблагодарив за бесценный сувенир, я предложил свою помощь в быту как специалиста-электрика. Предложение с благодарностью было принято, мне было обещано (поскольку я интересовался театром, артистами, а к Козину было настоящее паломничество и местных, и приезжих артистов) приглашать меня по возможности на посиделки. В дальнейшем так и случилось. Я
