Марина Райкина - За кулисами. Москва театральная

– В магазине сразу видишь, как обувь сделана?

– Да, вижу сразу. Только не скажу, как выделка будет носиться. В театре свободы мысли и творчества больше, чем в любом ателье или мастерской. Здесь образная обувь. А образная никак не может быть простой, из магазина.

3

Витюша работает с женской ножкой. А она, если верить старинным журналам, – самая привлекательная часть женского тела. Именно ножка нежно ложится в крупную мужскую ладонь, вызывая у сильного пола прилив чувственности. Витюша же, в отличие от других мужчин, ценитель профессиональный. У него, как ни у кого другого, уникальная коллекция, которая когда-нибудь станет исторической. Только ему известны секреты конечностей многих знаменитостей. Вот, скажем, Марина Неелова. Сама как статуэтка.

– А ножка у нее маленькая, ну совсем маленькая, размер 34-й, – говорит мастер. – Как-то ставлю ее ногу на бумажку, обрисовываю, делаю туфли, и сколько она ни меряет, все малό. Оказалось, что ей надо делать на размер больше. А это от того, что когда ногу под определенным углом ставишь, она расширяется. А у других – сужается. Вот у Маши Ароновой, кажется, большая, тяжелая нога, а может влезть в 37-й размер. Я увидел, думаю: батюшки, 40-й. Попробовал уменьшить до 39-го, потом до 38-го. Просто эластичная какая-то. «А я в 36-й влезаю», – сказала Маша.

Даже ножка у Маши талантливой оказалась.

– А ты встречал у актрис идеальную ногу?

– Была такая. Ножка ну просто идеальная у Ольги Будиной. Я шил ей туфли для одного фильма. В руки взял ногу, а она такая гладенькая-гладенькая. Ну не как у Золушки, конечно, но потрясающе хороша.

4

То, что обувь сапожника уникальная, подтвердит любая артистка. Например, Евдокия Германова, которая в туфельках от-кутюр играет в МХТ в спектакле «Концерт обреченных» жену Моцарта, представляющуюся Моцартом. Каков заворот?! А обувь у г-на Моцарта, между прочим, с интригой. Задумана она в виде копытца, которое на глазах у публики должно развалиться, таким образом разоблачив героиню. Не развалится – суть действия пропадет.

Евдокия Германова:

– И вот Витя сшил – рассчитал каблук, его волшебное превращение в плоские туфли. Начали репетировать, а каблук ломается. До премьеры остается три дня. Я в отчаянии, режиссер в панике, а Витя покумекал-покумекал и сделал новый расчет. Придумал такой механизм, который позволял сломанный каблук не выбрасывать, а приклеивать для следующего спектакля. Это было потрясающее произведение инженерного искусства.

– Витя, это был самый сложный твой спектакль?

– Сложным был «Круль» («Признания авантюриста Феликса Круля». – М. Р.). Художник Шаров придумал какую-то необычную обувку с железными носами, высокими платформами – мне их пришлось вручную вытачивать. Там много было работы по металлу. А еще у меня не получилось с ботфортами для спектакля в Новой опере. Вот все я, кажется, правильно сделал, технологически проработал колодку, но как держать коленную часть – это просто я убился. Не та кожа оказалась. Я потом даже кости вставлял, но нужного эффекта все-таки не достиг.

5

«Сапожник без сапог», «пьет как сапожник»… Как только не прошлась по этой профессии народная мудрость.

– Ты без сапог?

– Да, в общем, да. Хотя обувь я себе шью.

– А как насчет «пьет»?

– Был у меня случай. Вообще-то я не пью, а тут праздник. И точно, напился как сапожник. А делать обувь надо для «Амадея» (легендарный спектакль МХТ им. Чехова. – М. Р.). Ну и сделал. Наутро пришел, посмотрел – испугался. Отправил во МХАТ, проходит день, а тут прибегают и говорят: «Вить, срочно точно такие же повторить надо». А как я повторю? Ничего не помню, я ж столько выпил.

Вот ты спрашивала про ноги артистов. Скажу – у Олега Павловича Табакова нога очень специфическая. Она у него как будто дышит: то увеличивается, то уменьшается.

Выходит, и у Олега Павловича нога талантливая.

И вспомнил сапожник еще один случай – кровавый в прямом смысле слова. Как Ярмольник сапоги надел, а ему в пятку гвоздь воткнулся. Ужас-то какой!!!

– Пал жертвой театральной интриги? Когда «доброжелатели» толченое стекло или гвозди в сапог насыпают?

– Да нет. Было так: для фильма Германа «Трудно быть Богом» наш мужской мастер, Вовка, делал обувь. Он сделал сапоги, одна пара для Ярмольника, а одна под дублера шла. Оставил и ушел, а другой сапожник не проверил, ну и дал Ярмольнику ту, что под дублера. Ярмольник надевает – и, ясное дело, крик. Сапоги-то до конца не были сделаны. Жалко его, конечно, было. Зеленкой заливали.

– Что для тебя ценно в хорошей обуви?

– Человек, который ее носит.

– А если серьезно?

– Чтобы не жала. И чтобы по ноге. И тогда в ней – сказочно!

Витюша дырявит шилом кожу и улыбается в усы.

В старом русском театре, не избалованном государственной поддержкой, спектакли выпекались, как блины на Масленицу: новую пьесу начинали репетировать в понедельник, а в субботу и в воскресенье уже давали премьеру. Актерам в месяц приходилось выучивать по 120 листов текста, а в сезон, длившийся полгода, – 780. Если к этому числу прибавить товарищеские бенефисы, когда за вечер играли аж по две пьесы, то количество текста доходило до тысячи листов. Такая статистика невероятна для современного актера, который может рассчитывать в лучшем случае на одну роль в сезоне.

Кто при таких нечеловеческих условиях труда и борьбы за выживание был в театре главным? Его величество… суфлер, который, как мышь, сидел под сценой, зарабатывал на сквозняках ревматизм и был спасательным кругом для первого любовника, кокетливых инженю и статистов. И кто бы мог подумать, что в конце ХХ века театр с легкой беспечностью сдаст в музей истории свою главную фигуру. Был ли этот поступок необдуманным и роковым? И что это вообще за люди, которых в глаза и за глаза называли…

Дети подземелья

1

Время суфлеров – это старинные открытки с выцветшими персонажами. Это черно-белое кино с рвущейся от времени пленкой. Раритет, антиквариат, который сегодня достать труднее, чем какой-нибудь комод из карельской березы с бронзовыми ручками. Ностальгия по чему-то безвозвратно утерянному с запахом домашнего уюта и тепла. В самом деле, что это за человек – суфлер?

Если верить киноводевилям нашего времени, то это весьма комичный персонаж – волосы торчат в разные стороны, дешевенький галстук сбился на сторону. Он шипит из своей будки, да так, что шипение слышат не только на сцене, но и зрители богатых первых рядов. Он машет руками. Хватается за голову и выпучивает глаза, если на сцене стряслось что-то из ряда вон выходящее. Насколько он достоверен – этот образ из цветного кино? Если в нем и есть доля правды, то только минимальная.