Дмитрий Жвания - Битва за сектор. Записки фаната

Из Питера на тот матч, помимо той зенитовской барышни, приехали еще несколько девиц. У одной из них было лицо с лошадиной челюстью и великолепная задница. Меня привлек второй аспект ее внешности. Я решил, что коли Маня оказалась шлюхой, а «зенитчица» - стервой, то мне ничего не мешает приударить за девицей с красивой попой.

Девице этой явно польстило внимание со стороны лидера «фирмы», она довольно ржала и еще зазывней крутила бедрами. Я уже прикидывал, где она могла бы меня утешить. Почему бы не купить билеты в купе?

На вокзале я увидел Маню.

- Твоя подружка, «зенитчица», поехала куда-то с «мясниками», - сообщила она мне.

- Да и ладно, мне все равно, это не моя девушка…

- Я же вижу, что тебе не все равно. Ты мог меня предупредить, что из Ленинграда должна приехать твоя подружка, я бы не приехала на ваш матч…

- Это не моя подружка…

- Но она тебе нравится. Это же сразу заметно.

- Ты ошибаешься.

- Было бы здорово, если бы это было так.

Я хотел поскорей закончить этот романтический разговор, так как мне не терпелось поскорей заняться нашей девицей с манящей попой.

- Ладно, мне пора, - Маня, наверное, почувствовала мое беспокойство. - Я приеду в Питер, когда наши с вашими будут играть. Встретишь меня?

- Конечно!

Я не врал. Эффект Марии забыть было трудно.

Маня действительно приехала в Ленинград на матч, только до меня ей уже не было никакого дела, она успела стать девушкой одного из лидеров фанатов «Крыльев», чем, похоже, очень гордилась.

А девица с лошадиным лицом меня обломала. Она долго виляла задом, поощряя меня, а потом заявила, что у нее есть парень, какой-то чувак с Гражданки. А я решил, что конкурировать с гопником из спального района для меня,

первого питерского армейца, просто западло.

Кто больше всего пострадал от женского коварства, так это Портвейн. Пить он начал, точнее - пьянствовать, после того, как его бросила жена, дочь какого-то штабного генерала. Ее, конечно, не устраивало, что парень, за которого она вышла замуж, вместо того чтобы помогать ее папе на генеральской даче, в сомнительной компании мотается по стране с красно-синим шарфом на шее, а в Москве все время проводит в пивных, расположенных близ стадиона «Динамо». В общем, все завершилось, как в том анекдоте: Портвейн вернулся с выезда на один день раньше (прилетел из Киева на самолете, так как билеты на поезд раскупили) и обнаружил в своей прихожей чужие мужские ботинки, а в своей постели - их счастливого обладателя. Ничем хорошим для Портвейна это ночное рандеву не закончилось. Обладателем ботинок оказался молодой офицер ВДВ, который сумел нейтрализовать возмущенного фаната ЦСКА хорошо поставленным ударом в челюсть.

Генеральская дочь не стала молить мужа о прощении, а, наоборот, выдвинула условие, мол, я разрешу тебе остаться моим мужем, если ты забудешь о футболе и ЦСКА. Портвейн согласен был сделать вид, что измена жены для него - не более чем досадный эпизод, но чтобы отказаться от футбола, забыть о ЦСКА - об этом он и слышать не хотел, и в итоге оказался за дверью квартиры, где вскоре обосновался молодой офицер с поставленным ударом. Передряги в личной жизни заметно отразились на внешности Портвейна, он постарел и полысел. Портвейн родился и вырос в семье профессора. Его родители (папа - профессор, мама - преподаватель), видя, в кого превращается их сын, не спешили начинать операцию по его спасению. Наверное, просто махнули на него рукой, и Портвейн стремительно опускался на дно.

Нельзя сказать, что Портвейн был бесстрашным красно-синим воином, отменными бойцовскими качествами он не отличался, наоборот, постоянно ходили слухи, что его где-то кто-то побил. В общем, авторитетом среди фанатов Портвейн не пользовался. Да и я лично однажды убедился в его трусоватости.

В Москве Портвейн совершил какие-то мелкие кражи и решил, что Ленинград - самое подходящее место для того, чтобы скрыться от правосудия. Мы возвращались из Дворца спорта «Юбилейный» с матча второй сборной СССР по хоккею. В моей сумке лежал парадный флаг ЦСКА (с орденом Ленина), которым я размахивал на стадионе, поддерживая наших хоккеистов.

- Ара, дай мне флаг, - попросил меня Портвейн, когда мы стояли на платформе метро.

Я дал парню флаг, он накинул его на плечи. Тут же к нам подвалил какой-то тип в очках лет тридцати, типичный такой совок.

- Сними знамя, не позорь орден Ленина! - заорал совок на Портвейна.

- Ты чего, мужик? - Портвейн опешил от неожиданности.

- Да ничего, ты знамя позоришь! - продолжал очкастый совок. - Я тебе сказал - снял быстро!

- Эй, чувак, отвали лучше, - вступил я.

Но очкарика неожиданно поддержал пожилой военно-морской офицер, который был явно навеселе, от него разило перегаром.

Гудя, подошел поезд. Разборка продолжилась в вагоне. Очкарика и пьяного моряка поддержали двое мужиков гопнического вида, им было в радость наехать на неформалов. Все четверо стали толкать меня и Портвейна.

- Ты чего, блядь, неформал? - начал быковать один из гопников, хватая меня за ворот пальто. Вместо ответа я ударил его тыльной стороной ладони в глаз, хорошо так приложил, что он отлетел к противоположным дверям, а другой гопарь получил от меня ногой по яйцам, и упал на сидящих старушек. С офицера я сбил фуражку, а очкастого крепко схватил за кадык. Очкастый захрипел, его глаза начали вылезать из орбит. Он попытался нанести мне боковой удар, но я блокировал его локтем. Портвейн стоял с растерянным видом. Я продолжал сдавливать кадык очкастого мудака, я хотел, чтобы он обоссался, ведь от удушья люди обделываются. Краем глаза я заметил, как из другого конца вагона, работая локтями, пробирается здоровенный мужик в синем плаще и берете, надетом на военный манер - он явно замышлял что-то недоброе в отношении нас с Портвейном. Я успел отпихнуть от себя очкастого, который так, сука, и не обделался.

Мужик в синем плаще открыл перед моим носом какие-то красные корочки, крепко схватил меня за рукав пальто и сказал мне:

- Таких, как ты, я убивал в Афганистане!

Я понял, что меня свела судьба с каким-то долбанутым «воином-интернационалистом». У мужика, которого я ударил в рыло, под глазом успела образоваться гематома. На местах для инвалидов причитали старухи, одна из них протянула бедолаге пятак:

- На, сынок, возьми, приложи под глаз, чтобы синяк не разлезся…

Тот благодарно кивнул бабке, взял было пятак, но потом передумал и вернул его обратно.

Поезд доехал до «Технологического института» - наша остановка. Двери открылись, и я двинулся, чтобы выйти из вагона, но «воин-интернационалист» меня не отпускал, я рванулся вперед и вылез-таки из вагона, но за мной, помимо Портвейна, который наверняка был не рад, что стал виновником такого расклада, вылезли и остальные участника разборки. Мужик в берете навалился на меня всей массой, обхватил сзади рукой за шею и начал выкручивать руку. Сзади меня ударили по почкам, я повернул голову и понял, что это меня ударил мужик, которого я приложил по яйцам в вагоне. Я притворился, что сдаюсь, и как только почувствовал, что «интернационалист» ослабил хват, резко повернулся запястье, вырвал руку и что было силы ударил по харе того, кто засадил мне по почкам, у того из носа брызнула кровь, мужик растерянно заморгал свиными глазками. «Интернационалист» умело ударил меня носком ботинка под колено, я упал, и он вновь обхватил меня за шею: