Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия - Гэвин Фрэнсис
В начале локдауна эта дорога была оживленнее, чем обычно, поскольку люди, не привыкшие сидеть дома в будни, хотели прогуляться в свободное время. Однако к началу мая все привыкли к локдауну, и я снова оказался на дороге один.
Я остановился на светофоре неподалеку от клиники. Машин не было, и ждать было странно. На небольшом расстоянии от меня женщина в розовом плаще и клетчатой юбке споткнулась и упала на землю. Я поехал в ее сторону, но мужчина и женщина в одежде для бега оказались рядом с ней быстрее меня и подали ей руку. Она покраснела и все время повторяла: «Все в порядке, все в порядке». Ей было неловко, и ее, похоже, шокировало предложение физического контакта. Сначала она колебалась, поскольку прикосновения стали крайне редким явлением, но затем неохотно протянула руку.
Через несколько сот метров на очередном светофоре я увидел мужчину в велосипедном костюме – он задел дорожный знак ручкой руля и упал, и теперь лежал на спине, придавленный велосипедом. Он тоже извинялся и утверждал, что помощь не нужна, явно не желая, чтобы я прикасался к нему. «Все хорошо, все хорошо», – повторял он, хотя было видно, что это не так.
Я задумался о том, что теперь люди, упав, даже не могут попросить о помощи.
В первых числах мая у мистера Мирандолы, пожилого итальянского джентльмена, утверждавшего, что вирус – это способ матери-природы избавиться от стариков, случился инфаркт. Он справился с проблемой самостоятельно: когда у него случился инфаркт, он упал и не мог воспользоваться телефоном, но, к счастью, на нем была тревожная кнопка – он нажал ее и вызвал социального работника. Тот связался с нами, и мы направили к пациенту скорую помощь.
В день выписки из больницы он позвонил мне.
– Когда вы придете ко мне? – спросил он.
Мистер Мирандола говорил не совсем внятно, и я предположил, что у него случился еще и небольшой инсульт.
– Мистер Мирандола, сейчас посещения сведены к минимуму, – ответил я. – Это нужно, чтобы защитить вас на случай, если я носитель вируса.
– Я понимаю, но когда вы ко мне придете? – спросил он.
– Скоро, – ответил я.
Мне нужно было проверить, как работают его сердце, печень и почки на фоне приема новых препаратов, призванных снизить риск еще одного инфаркта. Он всегда с недоверием относился к лекарствам: годами я пытался убедить его в пользе некоторых из них, но вынужден был уважать его выбор.
Обычно врачам общей практики хорошо удается выстраивать отношения с пациентом, понимая, что лечение может основываться на личном выборе человека и существующих протоколах.
Во время Второй мировой войны мистер Мирандола был ребенком. Его еврейской семье приходилось жить в холмах под открытым небом, прячась от фашистов.
– Я месяцами не ел хлеба, – вспоминал он. – У меня не было обуви.
Победа Антигитлеровской коалиции в войне пробудила в нем любовь к Великобритании. Он жил и работал в Шотландии 60 лет, находясь все это время в пределах километра.
– Шотландия была добра ко мне, – сказал он.
На пороге его дома я надел фартук, маску, перчатки и очки. На многих его коврах были полиэтиленовые чехлы, и они скрипели у меня под ногами. Квартира была идеально чистой – именно в таком месте хотел жить требовательный управляющий отеля, которым когда-то был мистер Мирандола. Там были засушенные цветы в вазах, гравюры в рамках и профессиональные фотографии его внуков. На кофейном столике лежала распечатка от физиотерапевта с описанием упражнения для развития подвижности бедер и плеч. Над камином висела репродукция одной из картин Каналетто[25] с изображением Венеции.
Он откинулся в кресле, выключил телевизор и указал пультом на окно, за которым была оживленная центральная улица. Его дети и внуки были шотландцами и не имели другого дома, кроме Эдинбурга. Он с восхищением говорил о соседях, которые помогали ему, социальных работниках и тревожной кнопке, спасшей жизнь после инфаркта. «Как же мы обязаны друг другу», – подумал я, слушая его. Подобно тому как удаленность горных районов и островов одновременно защищала их обитателей и подвергала риску, высокая плотность населения в городах помогала людям выжить, хоть и ускоряла распространение вируса.
В конце XVIII века Эдинбург стал пионером в области общественного здравоохранения, столь важного для контроля над вирусом. Это прекрасный город: семь вулканических холмов возвышаются над заливом. В его центре расположена скала, на которой стоит средневековый замок. Скандинавские ветра дуют с востока, а атлантические дожди хлещут с запада. Сейчас в городе проживает от 400 до 500 тысяч человек[26].
В первые годы своего существования город был весьма просторным: в 1100-х годах на территории Королевской мили – череды улиц, которые идут от Эдинбургского замка до Холирудского дворца, – проживало только две тысячи человек. По обе стороны от главной дороги лежали фруктовые сады и поля. Жители города носили воду из источников на склонах холмов, а сточные воды сливались в озеро на севере. Но где люди, там и крысы, и в те времена там, где они обитали, была чума. Yersinia pestis – это бактерия, которая переносится ртами крысиных блох. Когда крысы умирают, блохи перекидываются на людей, что может привести к катастрофе.
Эпидемии чумы в Эдинбурге были частыми. Черная смерть достигла города в 1349 году, после того как монгольская армия вошла в порты Черного моря. Больных размещали в сараях на болоте у Холирудского дворца, а затем отправляли на карантин на остров Инчкит, расположенный на середине пути от Лотиана и Файфа. Больниц в современном понимании не было, только монастырские дома, где монахи утешали больных, молясь за их души.
Последняя масштабная эпидемия чумы в Эдинбурге разразилась в 1645 году, когда «в городе осталось не больше 60 человек, способных помогать в защите от нее». Каждый, кто мог покинуть город, сделал это, увезя заразу с собой. В то время о механизме заражения было практически ничего не известно, и никаких мер по предотвращению распространения болезни, кроме примитивного карантина, не предпринималось.
В то время в плане контроля над инфекциями Эдинбург отставал от других европейских городов. В 1600-х годах в Европе постоянно бушевали войны, и талантливым студентам приходилось ехать в Нидерланды, чтобы изучать там медицину в университете. Путешествие туда было опасным и дорогостоящим. Городской совет Эдинбурга, который тогда был ответственен за благополучие жителей города, решил, что медицину необходимо преподавать ближе к дому.
Однако медицинский факультет в университете был открыт только в 1726 году, а через три года городской совет открыл Королевский лазарет – первое лечебное учреждение. Там было лишь несколько палат, рядом с которыми располагалась
