Владимир Джунковский - Воспоминания.Том 1

Погода была чудная. В Семеновском овраге — месте отчаянной атаки маршалов Даву, Нея и Жюно — крестный ход несколько задержался в ожидании выхода из монастыря епископа Можайского Василия, в предшествии которого крестный ход и вошел в монастырь. Началась обедня.

В это время на берегу Колочи, за селом Бородином происходило скромное торжество — депутация Несвижского полка выбирала место для памятника.

99 лет назад в этот день, в 5 часов утра, близ деревни Семеновской грянул первый выстрел и почти одновременно дивизия Дельзона атаковала село Бородино, где стояли гвардейские егеря. Егеря были застигнуты врасплох и смяты французами, почти все офицеры выбыли из строя. В помощь двинули несвижцев, которые вновь заняли Бородино. Вот этот подвиг Несвижский полк и хотел увековечить. Местный священник отслужил панихиду, а офицеры и солдаты, прибывшие из Москвы, выступили и обозначили место для постановки памятника.

В 4-м часу дня состоялось освящение и открытие памятника героям павловцам на Утицком кургане. На это торжество прибыли 40 низших чинов Лейб-гвардии Павловского полка при 8 офицерах с командиром полка Свиты генералом Некрасовым во главе. Затем соратники павловцев — 9-го Сибирского и 10-го Малороссийского полков, по полуроте, и один депутат от Лейб-гвардии С.-Петербургского полка, также сражавшегося на этом кургане с Павловским полком.

В то время, когда 99 лет назад в Семеновском овраге шли отчаянные атаки французов, пытавшихся сбить центр русской армии, Понятовский двинулся на Утицу и взял ее. Генерал Тучков отошел на расстояние орудийного выстрела и послал к Кутузову просить подкрепления. Кутузов направил 17-ю дивизию Олсуфьева. Взяв дивизию графа Строганова и два полка 17-й дивизии, Тучков во главе Павловского и гренадерских полков ударил в штыки, смяв французов, но сам поплатился жизнью; его заменил Багговут. Понятовский отступил к Ельне, русские заняли Утицу. В память этого подвига павловцы и соорудили памятник на Утицком кургане. После молебствия, под пение "Вечная память" героям-павловцам, защитникам Утицы, спала пелена, и взорам присутствовавших открылась гранитная скала. Оркестр заиграл "Коль славен". У вершины скалы барельеф — каска-гренадерка и латы, с другой стороны — соответствующая надпись и имена героев.

По возложении венков, под звуки "Коль славен", командир полка передал памятник в мое ведение как начальника губернии. Я, в свою очередь, обратился к бородинскому волостному старшине и утицкому сельскому старосте, выразив надежду, что население примет меры к сохранению этого памятника в должном порядке. Этим торжество окончилось, и я возвратился в Москву.

В августе месяце, в конце, Государь император с августейшей семьей выехал на Юг, чтобы посетить Киев, Чернигов, Овруч и затем проехать в Крым. В Киеве предстоял ряд торжеств; высочайшее пребывание там было предположено в течение нескольких дней.

Согласно высочайшего повеления, по представлению Столыпина, начальником всей охранной службы назначен был Курлов — товарищ министра внутренних дел и командир Отдельного корпуса жандармов, которому, таким образом, подчинены были все представители киевской администрации, он же подчинялся непосредственно дворцовому коменданту, а через него — министру двора. Выходило, что генерал-губернатор — начальник края, генерал-адъютант Трепов был не только обойден, но у него отняты были даже права, принадлежавшие ему по закону. Естественно, что Трепов счел себя оскорбленным и в этом духе и написал письмо П. А. Столыпину, усматривая в отнятии у него высшего надзора и наблюдения за охраной Государя признание его непригодным для того поста, который он занимал. Уйти с поста в такой момент он не счел себя вправе и потому решил, подавив в себе свою обиду, исполнить высочайшее повеление в точности.

Как пишет в своих воспоминаниях Курлов 9, Трепов встретил его любезно и с первых слов заявил ему, что готов исполнять его распоряжения, как приказания своего "начальства". Курлов, в ответ на это, передал письмо Столыпина и сказал, что возложенное на него высочайшим повелением поручение ни в коем случае не умаляет прав Трепова как начальника края, что он лично не будет играть никакой роли во время празднеств и что в пределах вверенного Трепову края он не примет никаких мер без того, чтобы предварительно не заручиться его согласием, что единственная цель высочайшего приказа заключалась в том, чтобы устранить всякие местные трения, которые, как показала практика, будто бы возникали в подобных случаях. По моему мнению, трения, наоборот, именно могли возникать особенно остро тогда, когда местные власти устранялись. Конечно, Трепов отлично понимал, что это все одни красивые фразы, имевшие цель позолотить пилюлю, и значение они могли иметь только для сохранения внешних отношений, для дела же такая постановка вопроса об охране могла быть только вредна.

Такой порядок дела охраны я наблюдал еще в Полтаве, когда точно так же Курлову были подчинены все власти, когда губернатор был также отстранен от распоряжений по охране, и ему была оставлена только почетная роль, когда даже все входные билеты на разные торжества были за подписью Курлова. Граф Муравьев, бывший в то время полтавским губернатором, будучи человеком очень ленивым и избегавшим ответственности, нисколько не претендовал на свое устранение и даже был очень этим доволен, находя для себя это более удобным, но в Киеве Трепов так легко с этим примириться не мог.

Неправильное по существу и логике решение Столыпина, закрепленное высочайшим повелением, устранявшее местные власти, не замедлило сказаться и на деле, а неправильная постановка дела охраны, недостаточная осторожность в пользовании сотрудниками, некоторый азарт, которым многие розыскные жандармские офицеры руководились часто для своих личных целей, вернее, для карьеры, и который не преследовался Курловым (бегство каторжанок из женской тюрьмы под покровительством Московского охранного отделения, о чем я писал в своих воспоминаниях за 19°9 г.), не могли не привести к катастрофе, особенно когда во главе Киевского охранного отделения находился такой отрицательный тип, как Кулябко.

1 сентября в Киеве в городском театре был назначен торжественный спектакль в высочайшем присутствии. В заседании, собранном по этому поводу, была избрана особая комиссия (см. воспоминания Курлова, стр. 144), под председательством губернатора, для распределения билетов. В состав этой комиссии вошел полковник Спиридович, родственник Кулябко, как представитель дворцового коменданта, и статский советник Веригин, уполномоченный Курловым. Конечно, эти два лица и были вершителями раздачи билетов.