Федор Раззаков - Нежность

В начале мая 1928 года Шульженко отправилась на свои первые гастроли в Ленинград. Илья остался в Харькове, откуда вскоре уехал в командировку в Сибирь. Теперь единственной ниточкой, связывающей влюбленных, стали письма. В одном из них Григорьев написал:

«Здравствуй, моя Кледи Шутти! Здравствуй, моя Кунечка! Прости, что так долго не писал, не было никакой возможности. Много ездил по закоулкам Сибири, встречался с людьми! Вот она – Русь Советская, как писал Есенин! Я помню о тебе каждый день, помню нашу комнату, наш волшебный диван, где ты… (…) то, что ты больше всего любила… Прости, что я пишу такие вещи, но когда мы встретимся, ты сама все почувствуешь. Конечно, я иногда вел себя как законченный подлец, как ты терпела меня, не знаю. Я слышал о твоих успехах в Ленинграде, они меня радуют и мучают невероятно, ибо ты отдаляешься от меня в какой-то свой мир, прости, фальшивый и надуманный – мир пошлости и устаревших идеалов… Еще раз прости. Я здесь на великой советской стройке нужен людям. Издаю также стенную газету, скоро открываем клуб. В декабре ненадолго приеду в Харьков. Больше всего вспоминаю, как я тебя провожал до Рымарской, где живут Мейтусы. Я думаю о тебе и помню тебя всю в мельчайших подробностях. Ты еще не потеряла (или выбросила?) кольцо?

Целую… (…)»

В Ленинграде Шульженко была принята в труппу местного мюзик-холла и в течение нескольких месяцев выступала там с концертами. И лишь поздней осенью 1928 года, перед московскими гастролями, ей разрешили съездить в Харьков, где она наконец-то увиделась с Григорьевым. Однако, когда Илья предложил Клавдии немедленно расписаться, она отказалась, уговорив его перенести эту церемонию на более поздний срок. Сердце Григорьева сжалось от нехороших предчувствий…

Спустя сутки Григорьев уехал в Сибирь, а Шульженко еще на несколько дней задержалась в Харькове. Однажды вечером она отправилась в театр «Тиволи» на концерт одесской эстрадной труппы. В состав коллектива входил 24-летний куплетист и чечеточник Владимир Коралли, который, заметив в зале Шульженко, бросил ей со сцены преподнесенный ему букет. Этот эпизод и стал завязкой к их скорому роману.

В Москву Шульженко приехала в самом начале января 1929 года. Отыграв там несколько концертов, она отправилась с гастролями в Нижний Новгород. И судьбе было угодно сделать так, чтобы в этом же поезде оказался и Коралли, который ехал на те же гастроли. Всю дорогу он настойчиво ухаживал за певицей, и в итоге ее сердце дрогнуло: таких обходительных и воспитанных молодых людей она в эстрадной среде еще не встречала. На гастролях между ними вспыхнул роман. И в самом начале его, чтобы не смущать себя и своего любовника, Шульженко сняла с пальца обручальное кольцо и спрятала его в сумочку. Практически с того самого момента Григорьев стал для нее «покойником». Именно так она сама назвала его в письме Владимиру Коралли (6 февраля 1930 года). Цитирую:

«Письма И. П. Г. (Илья Григорьев. – Ф.Р.) всегда были полны иронии, упрека и, может быть, большой любви, конечно, но все это такое больное, такое далекое мне, что вызывало во мне скверное состояние и абсолютно убивало желание смеяться и радоваться. А вот Вы совсем иное. Сознаюсь Вам, теперь можно, что в Нижнем я просыпалась каждый день веселой, потому что знала, что увижу Вас. А потом мы дурили вместе по целым дням. А помните, Вы меня поцеловали и меня это нисколько не обидело? Напротив, очень понравилось, и я не возражала против повторения. Не помню только, что помешало. Я так привыкла к Вам за короткое время, так привязалась, что мне теперь Вас очень не хватает. Но я надеюсь, что скоро встретимся и уж столько будем говорить, говорить, что, пожалуй, заговорим и остатки болячки моей к Григорьеву, хотя о покойниках плохо не говорят. Ведь для меня теперь он покойник, итак, пусть мертвые остаются мертвыми. Жду нашей хорошей встречи и Ваших хороших писем, которые доставляют мне море радости…»

Это письмо застало Коралли в Харькове, куда он приехал на очередные гастроли. Поездку эту он использовал с очевидной пользой для себя: привез родителям Шульженко подарок от дочери (валенки), а заодно и познакомился с ними. В отличие от Григорьева, Коралли сразу понравился старикам. Это придало молодому человеку храбрости, и уже в марте он явился в дом Шульженко в качестве официального жениха. Миссия закончилась успешно: согласие родителей на брак с их дочерью было им получено. Однако неожиданно на пути Владимира встала его мать, которая выступила категорически против того, чтобы ее сын-еврей женился на «хохлушке». С нее достаточно было одного сына, Эмиля, который недавно женился на русской. Обескураженный напором матери, Коралли честно написал обо всем Шульженко. Его письмо совпало с приездом в Харьков Григорьева. В итоге обиженная Шульженко снова возобновила свои отношения с «покойником».

Чуть позже Коралли тоже приехал с гастролями в Харьков и наконец впервые воочию увидел соперника. Оба друг другу не понравились. Как гласит легенда, между ними даже вспыхнула драка, которая произошла сразу после концерта, в коридоре театра. Для Григорьева она чуть не закончилась плачевно – из мифического покойника он имел все шансы превратиться в настоящего. В руках у Коралли оказался «браунинг» (его выдало украинское Губчека еще во время Гражданской войны), и он уже готов был разрядить его в своего соперника, но от нажатия на курок его сдержала Шульженко, которая внезапно сняла с пальца обручальное кольцо и отдала его Григорьеву. Тем самым окончательный выбор был сделан. 23 апреля 1930 года Шульженко и Коралли расписались. Свадьбу гуляли у родителей невесты на Владимирской. Мама жениха не приехала, сославшись на нездоровье. Однако спустя неделю молодожены сами приехали к ней в Одессу (у них там были гастроли), и долгожданное примирение свекрови с невесткой все-таки произошло.

Молодые жили в Ленинграде, там же и работали. Однако из-за специфики работы они частенько разлучались, разъезжаясь на гастроли в разные стороны. В таких случаях Коралли оставлял присматривать за молодой женой своего брата Эмиля Кемпера (тот, кстати, недолюбливал Клавдию и был категорически против ее вхождения в их семью). И вот однажды, влекомый неприязнью к Шульженко, Эмиль отписал брату, что она в отсутствие мужа встречается с молодым композитором Ильей Жаком. Коралли немедленно примчался в Ленинград и устроил жене сцену ревности (хотя сам, по слухам, никогда не упускал удобного случая завести интрижку на стороне). К счастью, до «браунинга» на этот раз дело не дошло. Шульженко дала мужу слово прервать все отношения с Жаком. По одной из версий, свое слово она сдержала. По другой – они остались тайными любовниками и встречались еще много лет. Во всяком случае, перед смертью Шульженко признается близкой подруге, что никого не любила так сильно, как Илью Жака.