В садах Эпикура - Алексей Леонидович Кац
Наконец, в феврале 1964 года пришло письмо, подписанное С. Л. Утченко: «Глубокоуважаемый Алексей Леонидович! Оргкомитет международной конференции исследователей античности приглашает вас принять участие в работе конференции. Ваш доклад включен в повестку дня. Конференция состоится в Ленинграде с 9-го по 14-е апреля с. г. Регистрация будет производиться в вестибюле главного здания Академии наук (Университетская наб., д. 15) 8 апреля с 10 до 20 ч. и 9 апреля с 10 до 13 час. Направление в гостиницу и все материалы, связанные с работой конференции, выдаются при регистрации». Для Оша и Ошского педагогического института это звучало сенсацией. Женя, как обычно, собрала мне чемодан, я получил первую и последнюю в своей жизни научную командировку до 16 апреля и в последний день марта вылетел из Оша в Ташкент, где пересел на ТУ-104 и благополучно прибыл в Москву.
Давно я не отправлялся в Москву с таким хорошим чувством. В Ташкенте зеленели клумбы, Москва только вздыхала весной. Я чувствовал себя бодрым, здоровым, в расцвете творческих и физических сил. 17 января 1964 года мне исполнилось 42 года. Многие считали, что это очень мало, я полагал, что достаточно. Незадолго перед поездкой в Ленинград я обнаружил у себя на груди под соском какое-то затвердение: то ли это была железа, то ли еще что-то. Я обратился за консультацией к институтскому фельдшеру, с помощью которого вел борьбу со вшами в общежитии. Она потрогала выпуклость и сказала: «Не знаю, обычно такое бывает при половом созревании!» Я облегченно вздохнул: «Наконец-то!»
Итак, я летел в Москву. Закинутые назад крылья ТУ-104 сверкали в золотых лучах солнца. Внизу блестели белизной поля облаков. Спокоен и красив был этот заоблачный мир, где плыл самолет. Я сидел, откинувшись в удобном кресле, курил, курил, думал…
Вспомнил свою первую поездку в Ленинград. Это случилось где-то в середине 50-х гг., когда между Москвой и Ленинградом стали курсировать большие реактивные самолеты. Я решил убить двух зайцев: прокатиться на ТУ-104 и посмотреть Ленинград. Билет на ТУ взял легко, матери сказал, что еду поездом, дабы она не волновалась. Прибыл на аэровокзал на площади Революции. Волновался. Летного стажа у меня тогда еще почти не было. Я летал во время войны на У-2, да потом из Таласа во Фрунзе, когда меня вывернуло от выпитого кумыса. Не знал, как перенесу полет в большом самолете. Впрочем, знал: он летит на большой высоте, не испытывает качки. Добрались до аэродрома, погрузились в самолет, я занял место у иллюминатора, рядом со мной сел какой-то старикан молодцеватого вида. На табло появился сигнал: застегните ремни. Старикан не обратил на него внимания. К нему подошла стюардесса, попросила выполнить это предписание – застегнуть ремни. Старикан заупрямился: он много раз летал. Стюардесса настаивала, старикан упрямился. Наконец, он все-таки застегнул ремни. Самолет вышел на взлетную полосу и помчался по ней. Меня поразила скорость разбега. Через час мы благополучно высадились в Ленинграде. Полет мне понравился. Я вышел из самолета. Подумал: куда же дальше? Ведь знакомых в Ленинграде нет. Я осмотрелся и встретился глазами с высоким мужчиной хмурого вида. Он спросил меня: «Впервые?» Я кивнул. Он продолжал: «Я тоже. Пошли вместе, поищем жилья!» И мы тронулись. Автобусом добрались до города. Первая гостиница, которая нам попалась, была «Астория». Мы вошли и потребовали номер. Нас спросили, из какого мы государства и с улыбкой похвалили за хорошее русское произношение. Поскольку мы оказались всего лишь гражданами Советского Союза, то места нам не дали. Примерно такой же разговор произошел в других первоклассных гостиницах. Где-то над нами сжалились, посоветовали толкнуться на постоялый двор на Васильевском острове. Я помнил, что на этом острове жил кто-то их героев Пушкина и, что он был одной из колыбелей революции. Мы пошли туда и … о, радость! Нам выделили по койке в громадной комнате десятка на два человек. В нашем жилье устойчиво держался запах блевотины, настоянной на водке с чесноком. Мы на это не обратили внимания, зафиксировали свои места и отправились в город. До поздней ночи осматривали все, что можно. Утром пошли в Эрмитаж, проходили там день, потом второй, третий! Мы шли из зала в зал. Я узнавал знакомые по репродукциям вещи и картины. Много, конечно, было просто нового незнакомого. Эрмитаж произвел громадное впечатление. Потом бродили по набережным, узнавали исторические места. Сходили в Русский музей, в Казанский собор, съездили в Петергоф. Дней десять я и мой новый знакомый на расставались ни на час. Мы стали друзьями, говорили обо всем, вплоть до политики! И все совершенно откровенно. Расставались проникновенно, пожав друг другу руки, пожелав всяческих благ. На автобусной остановке, откуда я поехал в аэропорт, мы расстались. Я не знаю, с кем я провел рядом десять дней. Мы не спросили друг у друга даже имени и фамилии. Не требовалось. Он мне не задавал вопросов, я его ни о чем не спрашивал. Это была полная психологическая совместимость. Так закончилась моя первая поездка в Питер.
1 апреля я был в Москве и явился в Сектор Древней Истории. Здесь все суетились и готовились к отъезду. Я получил пригласительный билет, программу конференции, тезисы докладов. Мне выдали сделанный из ватмана значок с напечатанной на машинке надписью: А. Л. КАЦ. ОШ. Такие значки были заготовлены для всех участников конференции, их надлежало носить, чтобы все знали, кто ты и откуда. Сергей Львович Утченко заявил, что для участников конференции будет дан банкет. Желающие участвовать в нем должны дать 10 руб лей. Иностранцы приглашаются бесплатно. Я заявил, что рассчитываю на приглашение, как гражданин суверенного государства и представитель Киргизской ССР. С. Л. Утченко ответил, что он разделяет мои чувства, готов поставить вопрос в Оргкомитете, но предупредил: пока там разберутся, банкет пройдет. После этого он стал вслух составлять меню банкета. Я тут же вынул 10 рублей и сказал,
