Александра Гальбина - Каменный пояс, 1989

Об этом каждый рассказывал по-своему, что-то привирая, что-то забывая. Ваганов верил и не верил. Хотелось подойти к земляку и расспросить. Но не решился. А сам Фрол молчал.

Ваганов заметил, что отношение к Фролу изменилось. Любитель «повеселиться» Дронов стал подчеркнуто уставным сержантом. Ни насмешек, ни оскорблений. Обращался на «вы» и «товарищ курсант». Сначала поведение Дронова казалось необычным, но вскоре все привыкли, что по утрам не устраивается цирковое представление. Правда, когда вышел из санчасти Шелудько, Дронов решил «подшутить». Утром, быстро одевшись, долговязый сунул ногу в сапог — а оттуда фонтан воды. Шелудько растерянно обвел взглядом роту, пошлепал по луже ногами и пошел выливать воду. Потом целый день ходил в мокрой обуви. Ну, думали в роте, вернулся Шелудько — начнется утренний цирк. Ведь Дронов не стерпит, чтобы не зацепить курсанта. Но ни на следующий день, ни через неделю его никто не трогал. Причины не знали, но стали догадываться, что это из-за неожиданной дружбы Фрола с долговязым. Их теперь часто видели вместе то на гимнастических снарядах, где Шелудько боролся со своей немощью, то в учебном классе, где Фрол постигал военную науку. Одни на эту дружбу смотрели со снисходительной улыбкой: нечего делать Фролу, как возиться со слабыми. Другие — с пониманием, что таким надо помогать. Третьи — с завистью, что Шелудько нашел себе защиту.

Фрол был рад, что его план борьбы с дроновскими «законами» удавался. Сначала сам перестал подчиняться этому «деду», а потом и за Шелудько заступился. И ничего. Служит нормально. А Дронов скис, заглох, сержанты утихомирились. Даже ротный отметил его в лучшую сторону, поощрил за караул. Так что служба, можно сказать, пошла нормально, и Фрол, довольный собой, еще и еще раз вспоминал рассказы друзей о неуставщине и «дедовщине», о незыблемости этих «законов». И вот он эти правила нарушил, поломал. И «дед» Дронов оказался бессильным. Правда, безраздельная власть «дедов» полностью пресечена в их взводе. В остальных же, хоть и в меньших размерах, была. Непосвященному человеку невозможно рассмотреть ее. Но Фрол-то через все это прошел, поэтому от него не могло укрыться то, что за столом лучший кусок доставался сержанту, воспитательную работу проводил грубостью, воспитывая в общей массе курсантов не только своих последователей, но и чуханов. Он видел, что чуханы больше всех ходят в наряды, почему-то хуже всех наводят порядок в расположении, всегда самые неопрятные и, как на подбор, все ленивы. То есть воспитывали их сержанты такими, какими и хотели видеть. И за все это чуханы получали наряды вне очереди. Недостатка в наказаниях не было, и они уже смирились со своим положением, совершенно не прилагая усилий к какой-либо перемене в своей жалкой судьбе. Поэтому Фрол и не заступался за них. Он не был уверен, что победит. Его удивляло, что «дедовщиной» возмущен только он один, борется с ней в одиночку. Никого это не интересовало. Мало того, курсанты пытались урезонить его:

— Ты что, ненормальный? Через это все проходят. Законы не изменишь. На «дедах» вся армия держится.

Они терпели. Молчали на собраниях, возмущались чуханами, которые опять потянули взвод назад.

Фрол понимал — курсанты боятся. Боятся силы, командира, законов, уставов. Всего боятся. Вот что значит приходить слабым, не подготовленным в армию. Он все это преодолел. И Шелудько из грязи вытащил. Потому что захотел. Потому что считает себя человеком, уверен в своих силах, в себе. Вот он какой. И вполне можно с этим справиться и без офицеров. Замполит говорил, что в любом случае издевательств, избиений и других примеров неуставщины говорить ему или ротному. Они тут же разберутся, и виновник будет наказан. А он, Фрол? Что с ним-то будет? Да тогда он станет хуже последнего чухана. Стукачей презирали и ненавидели. Тем более в армии. Ну ладно, побили его тогда в каптерке сержанты. На следующий день он бы пошел и сказал замполиту. Так об этом же к обеду все узнают. Ведь как били, никто не видел, значит, рассказать мог только он. Значит, все, даже Шелудько, даже самый последний чухан, будут его презирать за то, что он заложил. А оказаться вне коллектива в армии — такого и врагу не пожелаешь. Да и что офицеры тому же Дронову сделали бы? Лишили бы лычек, посидел бы на губе. И все. А потом вернется в роту, и все по-новому, только более изощренно. Так что, как не крути, а офицеры с неуставщиной бороться не в состоянии. Не будут же они и дневать, и ночевать в роте, выполнять обязанности сержантов?! Значит, без них будет что-то неуставное. А чтобы быть в курсе — офицер заводит стукача. И у них в роте есть такой. Его все знают и тоже ненавидят.

Ничего, думал Фрол, скоро все это кончится, и он поедет в войска сержантом. Там-то он будет по-своему, по-человечески воспитывать солдат, не так, как здесь.

Вот и закончилась его служба в учебном подразделении. Теперь он младший сержант и завтра утром уедет к новому месту службы. Ваганова оставили в роте командиром отделения. Пусть остается. Плохо, что будет воспитывать себе подобных. Шелудько тоже младший. Он уезжает через два дня. Просил Фрол, чтобы их вместе отправили, но ротный решил по-своему. Что ж, снова придется Шелудько быть на побегушках. Только теперь в роли сержанта. Обидно, что полгода человек мучился, звание получил, и все придется начинать сначала. С нуля. Но в новом качестве. А может быть, он все-таки сможет себя поставить? Может быть, помогут? Хочется надеяться. Сейчас он все крутится рядом, помогает укладывать вещмешок, собирать вещи. Хороший он парень. И чего он сердился на него первое время?

— Фролов! К телефону! — прокричал дневальный.

Фролов подошел к дневальному. Сержантские лычки непривычно желтели на его погонах. Теперь все ходили с лычками. Приказ о присвоении звания объявили день назад. Фрол оценил себя в зеркале. На него смотрел высокий младший сержант, широкий в груди, узкий в талии, обмундирование красиво облегало его спортивную фигуру. За месяцы учебки он немного сдал, но как раз настолько, что сапоги теперь плотно обхватывали его крепкие ноги, а форма на нем не трещала.

— Кто звонит?

— Не знаю, сказали позвать тебя.

— Младший сержант Фролов слушает!

— Фрол, — послышалось в трубке. — Ты едешь в часть, где служит мой лучший друг. Если тебе нетрудно, зайди ко мне в первую роту, я передам письмо.

— Хорошо. Сейчас приду.

В первой роте его ждал незнакомый сержант.

— Ты Фрол? — поинтересовался он. — Мне о тебе рассказывал Дронов. Пошли, пару минут перекурим. Потом дам тебе письмо.

Они зашли в умывальник, который в отсутствие офицеров превращался в курилку. Сейчас на подоконниках, как курицы на насесте, расположились незнакомые солдаты, по-видимому, дембеля, решил Фрол. Среди них заметил старшего сержанта Мишина — своего старшину и сержанта Дронова — замкомвзода.