Эренжен Хара-Даван - Чингисхан. Великий завоеватель

В монгольской летописи «Чиндаманин Эрихэ» говорится: «По изгнании Алтан-хана китайского и подчинения своей власти большей части китайцев, тибетцев и монголов Чингисхан, владея великим просветлением, так думал: законы и постановления китайцев тверды, тонки и непеременчивы, и при этой мысли, пригласив к себе из страны народа великого учителя письмен и 18 его умных учеников, Чингисхан поручил им составить законы (йосон), из которых исходило бы спокойствие и благоденствие для всех его подданных, а особенно книгу законов (хули-йосони билик) для охранения правления его. Когда по составлении законы эти были просмотрены Чингисханом, то он нашел их соответствующими своим мыслям и составителей наградил титулами и похвалами».[112]

Большинство писателей-монголоведов отдают должное тому огромному значению, которое имело последовавшее на том же Курултае 1206 года обнародование «Великого Джасака», – в отношении установления в государстве твердого правопорядка, а также благотворного влияния на нравы кочевых племен и на развитие законодательства в последующие царствования, выразившееся, например, в издании уставов Юаньской (монгольской) династии в Китае.

И.Я. Коростовец дает следующее резюме сборнику законов Чингисхана: «„Джасак" предписывает терпимость в вопросах религии, почтение к храмам, к духовным лицам и к старшим, а также милосердие к нищим; он устанавливает строгий контроль над семейной и домашней жизнью монгола… Своеобразная этика „Джасака" ясно выступает из перечня тех преступлений, которые наказываются смертью. Таковая, например, положена: за обращение князей к третьим лицам помимо хана, за неоказание помощи в бою, за оставление своего поста без разрешения начальника, за небрежность солдат и охотников (волонтеров) в исполнении обязанностей службы, за оказание милосердия пленным без ведома того, кем они были взяты, за невыдачу беглых рабов и пленных владельцу, за убийство, кражу, лжесвидетельство, измену, прелюбодеяние, заведомую ложь, волшебство, тайное подслушивание, поддержку третьим лицом одного из двух спорящих (или борющихся) и т. д.».[113]

Влияние этого законодательства на народные нравы подтверждается свидетельством посторонних наблюдателей, например, Плано Карпини и Вильгельма Рубрука. Первый их них пишет (в 1246): «Между ними (монголами) не было ссор, драк и убийств; друг к другу они относились дружески, и потому тяжбы между ними заводились редко; жены их были целомудренны; грабежи и воровство среди них неизвестны».

Это же подтверждает китайский генерал Мэн-хун, современник Чингисхана, ездивший к нему в Монголию. Ибн-Батута, арабский историк, также пишет, что у монголов конокрадства (самое обычное явление теперь) не существовало благодаря строгости законов против воровства.[114]

Из этого можно заключить, что законы Чингисхана не были одной теорией, что он умел дать им силу и заставить исполнять их. Этого он достиг строгостью и умением выбирать людей, так законность пускает в народе корни лишь тогда, когда он видит, что закон обязывает не только «меньшую братию», но и ее правителей. В этом отношении сам верховный правитель представлял живое воплощение безусловного подчинения изданным им самим законам.

«Этот не умевший ни читать, ни писать деспот, – говорит о нем подполковник Рэнк, – исповедовал культ писаного закона. Не было государя, который соблюдал бы более добросовестно договор, заключенный между ним и государством. Среди самых ужасных репрессий, к которым он прибегал, его самые заклятые враги не могли указать ни на малейший каприз с его стороны».[115]

Не подлежит сомнению, что такой пример, подаваемый самим ханом, должен был оказать благотворное влияние на нравы всей монгольской администрации и магистратуры, что, в свою очередь, воспитывало народ в духе строгой законности.

Сам Чингисхан учреждению «Джасака» и строгому его соблюдению всеми придавал первенствующее значение. Среди его основных изречений мы встречаем, между прочим, следующие:

«Если государи, которые явятся после этого (т. е. Чингисхана), вельможи, багатуры и нойоны… не будут крепко соблюдать „Джасака", то дело государства потрясется и прервется. Опять будут охотно искать Чингисхана и не найдут… После этого до пятисот лет, до тысячи, до десяти тысяч лет, если потомки, которые родятся и займут мое место, сохранят и не изменят таковой закон и „Джасак" Чингисхана… то от Неба придет им помощь благоденствия».[116]

Но, – по замечанию проф. Владимирцова, – все меняется, все проходит; кодекс Чингисхана не только не действует теперь в мире, но даже неизвестен как таковой современным монголам; от собственно «Джасака» остались лишь жалкие остатки, по которым мы с трудом можем судить обо всем целом. «Несомненно тем не менее, что „Джасак" Чингисхана сыграл огромную роль в жизни созданной им империи и долго служил монголам основным кодексом права, влияя на все стороны их жизни, а также на жизнь покоренных им народов».[117]

Что касается «Билика» Чингисхана, то надо думать, что образовался он постепенно, по мере накопления еще с того времени, когда письменность не была введена. Сохранению его в изустной форме способствовало то, что Чингисхан, подобно многим другим кочевникам, обладал замечательным даром свои наставления и изречения облекать в легкую стихотворную форму. Впоследствии, с увеличением числа людей, овладевших письмом, такие ходячие изречения, а также новые поучения и наставления вносились в сборник, получивший название «Билик», причем записывалось, конечно, только то, что было угодно самому Чингисхану. «Билик» дошел до нас в отрывках у разных писателей, преимущественно Рашид-ад-Дина, который приводит довольно обширный текст его с подразделением на статьи. Этот текст, равно как и то немногое, что сохранилось из «Джасака», дается нами за некоторыми сокращениями в особом приложении к настоящей главе.

Итак, Монгольская держава в свете истории представляется совершенно отличной от тех восточных деспотий, в которых высшим законом является произвол верховного правителя и его ставленников. Империя Чингисхана управлялась на строгом основании закона, обязательного для всех, начиная от главы государства и кончая последним подданным. Это осталось без изменения и тогда, когда империя, включив в свои пределы соседние культурные государства с оседлым населением, потеряла характер кочевой державы. Власть монгольских правителей в покоренных странах была ограничена; им не было предоставлено право предания смерти без предварительного суда. Взимание налогов производилось на основании строго определенной системы; особенными установлениями регулировалось несение государственной службы; всегда вводились казенная почта, административные реформы. Иногда во главе управления отдельных частей государства оставлялись свои, туземные, правители; так, например, по покорении Северного Китая он был разделен на десять провинций с китайскими чиновниками во главе.[118]