Сергей Смирнов - Роман с разведкой. Интернет-расследование

В 1928 году в жизни Садовского появляется Надежда Ивановна Воскобойникова.

На вокзале она взяла извозчика. Денег было мало, но она везла заказанные им книги, а для поездки на трамвае это была неподъёмная ноша. Да еще свой чемоданчик, пусть и небольшой. В Нижнем она была впервые, и как всякий, с кем это случалось, была поражена размахом стрелки Оки и Волги, громадой речного берега с Кремлём. Сам Нижний, как и всякий русский город, оказался подобием Москвы с обилием церквей, на которые она истово крестилась, каменные, вполне городские дома, особняки и громады бывших доходных домов соседствовали с почти деревенскими усадьбами. Но после Москвы город казался пустынным: так мало было людей на улицах, так неторопливо и свободно уличное движение.

Они поздоровались. Сразу беря роль хозяйки, она захлопотала над самоваром. Поняла, что чашкой он пользоваться не мог, налила ему чай в стоявшую на столе кружку. Только теперь они могли рассмотреть друг друга. Он делал это открыто, не переставая расспрашивать о московских знакомых, а она бросала на него короткие взгляды, как будто проверяя, устраивают ли его ответы.

— А ведь мы с вами, Надежда Ивановна, знакомы еще по Петербургу, я не ошибаюсь? Не решался спросить вас об этом в письмах, ведь это было мимолетное знакомство. А вот увидел, и понял: да, это были вы.

Она нисколько не смутилась его вопросом. И в продолжение разговора уже неотрывно смотрела ему в глаза, словно их выражение было для неё важнее слов.

— Не ошибаетесь.

И закончила вроде бы по-женски предсказуемо, но он понял, что это был для неё действительно важный вопрос:

— И как вам кажется, я сильно изменилась?

— Что вы, я же сразу вас узнал. Хотя и изменились, конечно. Только я, думаю, сильней. Конечно, с физической точки зрения после шестнадцатого года в моем положении мало что поменялось. Зато мир вокруг и внутри меня переменился очень сильно. Ну а вы, вы по-прежнему очень хороши собой.

— И тут же, едва закончив комплимент, заговорил о том, что, как понимали оба, волновало их больше всего:

— Я о многом теперь жалею. О вражде с отцом, например. Здесь она ушла, но близость так и не вернулась. До самой его смерти. О многих своих увлечениях, в том числе и литературных. Но в главном я не изменился. Меня уже не переделаешь. И, слава Богу.

Он замолчал, а она тянула паузу, будто ожидая от него прямого вопроса о себе. Словно от того, задаст он его, или нет, что-то на самом деле зависело. И не дождавшись, ответила:

— Жалей/не жалей, все едино. Прошлое — только прошлое, и все. Я хочу, чтобы меня принимали такой, какая я сегодня. По-другому скажу. Уверена, что сегодня я другая, чем была когда-то. А лучше или хуже — не мне судить. Надеюсь, вы меня понимаете.

— Мне кажется, что да. На самом деле, мы об одном говорим, только с разных сторон смотрим. Главное, обрести веру друг в друга, а для этого надо знать…

Она вдруг положила свою ладонь на его живую, правую руку:

— Если вы о вере, то я согласна. И мы здесь едины. Если о прошлом и будущем России — то и в этом тоже. Если о нас, если мы хотим быть именно «мы», то ничего знать не нужно. Важно — какие мы сегодня и что ждём друг от друга. Вот вы, Борис Александрович, что вы ждете от меня?

Он не убрал руки.

— Хотите еще чаю?

Огромный, медный, опоясанный медалями мировых и всероссийских выставок самовар все еще приветливо посвистывал со стола.

За руку и сердце Бориса Александровича Надежде Ивановне пришлось выдержать настоящую борьбу. Ему активно сватали другую женщину, Нину Петровну Комарову-Оболенскую, известную в 20-е годы поэтессу-футуристеку, писавшую под псевдонимом Хабиас и в период НЭПа прославившуюся маловразумительными эротическими стихами. Знакомые называли ее «Ноки». Роман Нины Петровны с Садовским клонился к тому, чтобы «честным пирком да за свадебку», как увещевала дядю его племянница Софья Богодурова. Надежда Ивановна писала Борису Александровичу: «Вас постараются убедить бросить меня и полюбить Ноки». Но взбалмошной и поэтической натуре Ноки он предпочел спокойную и надежную Надю. Судя по её письмам, их отношения становились всё более дружескими. Садовского периодически посещали мысли о самоубийстве, и она писала ему: «Умоляю Вас, никогда не думайте о самоубийстве, выбросьте из головы это, Вы же верующий человек». Вполне возможно, что её старые связи в Наркомпросе не в меньшей степени, чем обращения туда известных писателей, помогли Садовскому получить жильё в Новодевичьем монастыре. Об этом свидетельствует и тот факт, что вскоре в Новодевичий из Нижнего Тагила перебралась и её сестра Анна. Перед войной Анна Ивановна, по мужу Аббасова, работала редактором в «Государственном издательстве местной промышленности». Тоже, между прочим, занятие, не слишком традиционное для донской казачки. Надежда Ивановна так описывала ему прелести будущей монастырской жизни: «Днем Вы будете сидеть на кладбище, а утром и вечером у себя… Вы будете работать, и к Вам будут заходить друзья для Ваших дел и развлечений». Так оно, собственно говоря, и получилось.

В 1929 году Борис Александрович написал стихотворение, которое посвятил жене. Оно так и называется: «Н.И. Садовской».

«Умчалась муза самоварная

С её холодным кипятком,

На сердце молодость угарная

Дымит последним угольком.

Как блудный сын на зов отеческий,

И я в одиннадцатый час

Вернулся к жизни человеческой,

А мёртвый самовар угас.

И потускнел уюта бедного

Обманчиво-блестящий круг,

Когда на место друга медного,

Явился настоящий друг».

По воспоминаниям свидетелей их совместной жизни, отношения Бориса и Надежды были именно дружбой, дружбой нежной и преданной. Той самой, что больше чем любовь. Что касается самовара, то для поэзии Садовского этот образ, как символ дома, был очень важен, и он часто к нему прибегал. С Надеждой Ивановной Борис Александрович обрел не только прочный, пусть и не слишком богатый быт, но и, самое главное, покой и счастье. В 1931 г. он написал стихотворение «В день рождения Нади», где среди прочих были и такие строки:

«Создать стишок сентиментальный

Для многих дам немудрено.

Но быть хозяйкой гениальной

Не всякой женщине дано.

Пусть наше радостное счастье

Весенний ангел сторожит».

В «деле» «Операция «Монастырь» сохранилось составленное чекистами описание жилища семьи Садовских. Оно относится к 1941 году, но вряд ли в нём что-либо сильно изменилось с 30-х годов, лучшего времени в совместной жизни Бориса Александровича и Надежды Ивановны: «.Проживает Садовский в подвале церкви Новодевичьего монастыря. В подвал имеется отдельный вход, его квартира составляет 60–70 кв. метров. До 1929 г. в этом подвале помещался «красный уголок» данного домоуправления, впоследствии отошёл под квартиру Садовского, который в ней и проживает с 1929 г… При входе в квартиру Садовского с правой стороны двери висит голова — чучело волка, с левой стороны — чучело тетерева, далее квартира перегорожена 7–9 фанерными ширмами, из-за которых виднеются шкафы с книгами, на некоторых шкафах стоят человеческие черепа. Одна стена комнаты завешена куском материи, из которой шьют поповские рясы, на правой стене комнаты висит большой портрет женщины наподобие иконы».