Михаил Ульянов - Приворотное зелье

Каждое время по-своему трудное для искусства. Когда я мысленно возвращаюсь в те годы, когда создавался этот фильм, когда выходили на сцену герои «Варшавской мелодии», «Диона», и в последующие десятилетия, с их удушливой атмосферой неподвижности, я радуюсь тому, что театр и кино не дали потухнуть огоньку свободы, загоревшемуся в конце пятидесятых.

Мне думается, что и литература, и театр, и вообще искусство нужны сами по себе для того, чтобы увеличить, прибавить в количестве доброты на свете. Чтобы люди могли черпать из этого источника правды и справедливости, веры и любви кто сколько может.

Ратуя за сближение театра с жизнью, я не имею в виду жизнь политическую. Странно было бы мне, человеку, прошедшему «через цензуру незабываемых годов», призывать к этому.

Я никогда не стремился к участию в партийной и общественной жизни, но меня не миновала чаша сия. Я был депутатом Верховного Совета СССР, советов других уровней, членом последнего ЦК КПСС, на ХХV съезде партии был избран в Контрольную комиссию ЦК КПСС.

Впрочем, «избран» — неточное слово. В годы диктата партии в политике все было просто: в высокие органы назначали по принципу представительства. Рассуждали так: сталевары есть, учительницы есть, доярки… А где артисты? Нет? Давайте-ка Ульянова выберем. Он всегда такие роли играет: председателей колхозов, директоров заводов, комсомольцев-добровольцев…

В Контрольной комиссии ЦК партии я представлял людей искусства. От писателей туда был определен Константин Михайлович Симонов.

Я встречался с ним раньше, во время работы над фильмом «Солдатами не рождаются», затем когда он делал телевизионную передачу об А. Т. Твардовском и пригласил меня участвовать в ней. Меня восхищало его умение работать, военная привычка к порядку, широта знаний.

В комиссии мы по сути ничего не делали, не решали, ни за что не отвечали. Все это было ширмой, за которой аппарат ЦК делал свои дела. Мы лишь заседали на разных съездах, пленумах, конференциях.

Это «великое сидение» сблизило нас с К. М. Симоновым. В глобальном, так сказать, масштабе мы ничего свершить не могли, но в конкретных случаях наш пост давал возможность многое сделать и многим помочь.

И Симонов неустанно помогал. Он продвигал в печать книги, поддерживал молодых, активно содействовал возвращению в жизнь несправедливо забытых имен писателей, деятелей культуры, в том числе подвергшихся репрессиям в сталинские годы. Известно, что во многом благодаря ему был опубликован роман Булгакова «Мастер и Маргарита», вернулось в жизнь из небытия имя художника Татлина. Это — единичные примеры, на самом деле их очень много. За то короткое время, что я знал Константина Михайловича, я ни разу не видел его без дела: он все время кого-то уговаривал, за кого-то хлопотал, кому-то что-то объяснял. Для него это было жизненной необходимостью помогать, выручать, поддерживать, вытягивать, защищать.

Главной темой его творчества была война: и в прозе, и в поэзии, и в фильмах, и в телевизионных передачах. Так получилось, что разговор о желании Симонова сделать фильм о Георгии Константиновиче Жукове возник, как только мы познакомились с Константином Михайловичем на телепередаче о Твардовском.

…Эта мысль захватывала его все больше и больше. Он пригласил меня к себе и дал прочесть свои записи о Г. К. Жукове. Как-то в разговоре сказал: «О Жукове надо сделать не один, а три фильма. Первый фильм „Халхин-Гол“ начало Г. К. Жукова. Впервые услышали о нем. Второй фильм „Московская битва“ — один из самых драматичнейших периодов Великой Отечественной войны. Третий фильм „Берлин“. Капитуляция. Жуков от имени народа диктует поверженной Германии условия капитуляции. Представитель нации».

Когда по разным обстоятельствам эти планы были отвергнуты, Симонов предложил телевидению сделать документальный фильм о маршале. Но, к сожалению, и этим планам не суждено было осуществиться…

Последний раз я видел Константина Михайловича в больнице, где он лежал в очередной раз. Я пришел его навестить, не застал в палате и отправился искать на территории больницы. Он шел мне навстречу, тяжело дыша и слабо улыбаясь. Выглядел он очень плохо. Ему не хотелось говорить о болезни, он сказал лишь, что собирается в Крым. И тут же заговорил о делах, о планах.

Когда Симонова не стало, все были поражены, как много всего он успел за свою жизнь сделать. Но как же много из задуманного он сделать не успел!

Я благодарен судьбе за встречу с этим человеком.

Следуя примеру Симонова, я тоже старался, пользуясь своим положением, решать какие-то проблемы театра, его людей, отстаивать наши интересы… Но можно ли назвать такую деятельность политической?

…Когда много лет спустя, в 1989 году, Олег Ефремов, Кирилл Лавров и я стали депутатами избранного уже демократическим путем Верховного Совета СССР, мы думали, все будет по-другому, демократично. Недолго нас согревала эта надежда. Вскоре мы поняли, что и в этом раскладе нам отведена та же представительская роль.

И позднее, когда я наблюдал уже по телевидению за работой Верховного Совета России, я вконец убедился: представительство ничего не дает той группе, которая посылает в законодательный орган своего депутата, хотя бы потому, что все вопросы решаются простым большинством голосов.

Так имеет ли смысл заниматься политикой отчасти, наряду со своим основным делом? Не лучше ли отдавать время и силы только этому делу? Ты политик — вот и сиди в Думе, думай думу. Ты актер — вот и будь актером.

Уйдя из политики, я сохранил хорошие воспоминания от общения, недолгого и нечастого, с Михаилом Сергеевичем Горбачевым: пожалуй, лишь в нем я видел ответную заинтересованность в наших театральных делах. Он любил актеров, и иногда на каком-нибудь заседании, когда обсуждались серьезные вопросы, мог спросить: «А что по этому поводу думает товарищ Ульянов?» И пару раз я высказывал свою точку зрения.

Впервые за многие десятилетия партией, а значит страной, руководил деятельный, полный сил человек, прислушивающийся к жизни, а не к своему больному организму, не страшащийся, а жаждущий перемен, новых веяний.

М. С. Горбачев был в курсе нашего поистине революционного съезда Всесоюзного театрального общества, на котором оно было переименовано в Союз театральных деятелей. На том съезде меня избрали председателем СТД.

Помню, Михаил Сергеевич при встрече с нами заметил, не перегибаем ли мы с определением «деятели». Ну, а как же иначе, возразили мы (ему можно было возражать), не называть же актеров, режиссеров, критиков, театроведов просто работниками. Они, конечно, работники, но все-таки отличаются от работников других, нетворческих сфер. Он согласился.