Сергей Моисеев - Полк рабочей Москвы

Неожиданно заговорила неприятельская артиллерия. Прощупала огнем всю цепь, а потом стала сосредоточенно бить по левому флангу, где расположилась пятая рота. И в это же время из-за небольшого пологого бугра, скрывавшего широкую лощину, на нашу пятую роту с гиком и свистом бросились вражеские конники. Кавалерийская атака была настолько неожиданной, что красноармейцы несколько растерялись, и конница врезалась в боевые порядки полка.

Момент был критический. Но. тут отличился взводный командир Потаповский. Он вскочил на ноги и громко скомандовал:

— Все лицом к кавалеристам! Частый огонь!..

Белоказаки поспешно отступили.

Три часа лежали наши солдаты в цепи, ожидая, что вот-вот придут на помощь другие полки и заговорит, наконец, наша артиллерия. И хотя Рогожско-Симоновский полк был прижат огнем врага к земле, моральное состояние красноармейцев оставалось высоким.

Мы видели, что полк попал в трудное положение, но никто из нас и не предполагал, до какой степени оно было опасным. Только позднее узнали, что Вольская дивизия, которая должна была поддерживать наше наступление с фланга, оставила позиции.

Три полка этой дивизии, сформированной по организационным указаниям предателя Троцкого и потому переполненной кулацкими элементами, под влиянием контрреволюционной агитации взбунтовались, и против них пришлось направить другие части 10-й армии, оторвав их от общего дела.

На нашем же участке обстановка все более обострялась. Особенно тяжелое и опасное положение создалось [82] на крайнем правом фланге, в расположении шестой роты. Когда я пришел туда, бойцы, героически отразив две атаки неприятельской конницы, перевязывали раненых. О выносе их отсюда в данный момент не могло быть и речи: перебьют.

Один пулемет перегрелся и вышел из строя, другой был в исправности. Патроны на исходе, у некоторых бойцов их осталось по полторы — две обоймы.

Правее хутора Лог, прямо против нас, редкой цепочкой мчатся казаки. Они появляются откуда-то слева из-за горы, проходят на виду у нас с полверсты и вновь скрываются за горой правее. В лучах заходящего осеннего солнца отчетливо видны их силуэты на вершине холма.

Что они собираются делать? Группируются ли сейчас для атаки на наш фланг или предпринимают более глубокий обход? Если последнее предположение правильно, то почему они не действуют скрытно, — ведь за горой достаточно места, чтобы пройти незаметно.

А быть может, это просто демонстрация, чтобы подействовать на нашу психику? Возможно, их совсем немного, всего какая-нибудь сотня описывает круг и одни и те же люди показываются перед нами несколько раз? Можно предположить и так: казаки нарочно провоцируют стрельбу наших пулеметов, чтобы обнаружить их расположение.

Мы не даем ни одного выстрела и наблюдаем...

— Вот уже двоих послали к товарищу Логофету, — говорят красноармейцы. — Один больше двух часов как ушел. И не возвращаются. Должно быть, погибли.

Уславливаемся с товарищами из шестой роты, что я сам пойду к Логофету и оттуда постараюсь сообщить им, что делать дальше.

Скрытно поднимаюсь на бугор, где разместился командный пункт полка. На противоположной стороне балки рыщут по пригоркам белоказацкие разъезды, отыскивая место, где бы им броситься в атаку. Но рогожско-симоновцы молчат, они хорошо помнят ворошиловский наказ — сохранять спокойствие перед лицом неприятельской конницы.

Верно, у москвичей мало патронов, но ведь белые не знают об этом и, очевидно, боятся молчания нашей цепи. [83]

Логофет стоит на командном пункте с биноклем в руках. Голова у него забинтована: ранен шрапнелью. Кровь запеклась на лице. Прежде чем подойти к нему, оглядываюсь назад и вижу, как из балки вслед за мной поднимается по склону та самая шестая рота, в которой я только что был.

Смотрю на Логофета, показываю ему на приближающуюся из-под горы цепь: «Что же это? Отступление?..»

Он спокойно объясняет, что правый фланг совершенно открыт, в резерве полка всего 30 саперов и нет ни одного ящика патронов. Поэтому он решил отвести 6-ю роту назад и поставить ее уступом. Объясняя, он время от времени смотрит куда-то направо, как бы ожидая подтверждения своих слов. Я оглянулся и неожиданно встретился глазами с Ворошиловым. Никак не ожидал, что командарм окажется здесь. Мне стало неловко, что он видит неудачу полка, но у Климента Ефремовича взгляд не осуждающий. Он говорит о наших бойцах что-то хорошее, и на душе у меня сразу становится легче.

В то же время возникает мысль: как же он сам-то рискнул приехать в наш полк в такую тяжелую минуту?

Значит, правильно шла молва, что Ворошилов, не считаясь с опасностью, всегда появляется в тех местах, где трудно.

— С минуты на минуту ждем огня нашей артиллерии, — говорит Логофет. — Она уже прибыла по распоряжению товарища командующего и занимает позиции вон за тем бугром.

Посвистывают пули. Иногда довольно близко от командного пункта рвутся неприятельские снаряды. Климент Ефремович время от времени поднимает бинокль к глазам, посматривая на гору, где неприятельская кавалерия проделывает свои маневры. Но, видимо, они ему и без того хорошо понятны, и он обращает на них гораздо меньше внимания, чем на приближающуюся 6-ю роту. Она спустилась в небольшую лощину, но сейчас вновь будет переходить через бугор на виду и под выстрелами у неприятеля.

Бойцы идут цепью широкой размашистой походкой, соблюдая дистанцию и равнение. Вот и старый знакомый — красавец правофланговый Николай. Как хорошо он плясал на прощальном вечере в Москве!.. [84]

Мы с Логофетом молча наблюдаем за Ворошиловым.

— Вот это молодцы! — с восхищением говорит он.

Только 17 лет спустя я узнал, что товарищ Ворошилов телеграфно послал в Москву товарищам Сталину и Свердлову восторженный отзыв о Рогожско-Симоновском полке. В телеграмме говорилось:

«Вчера впервые прибывший из Москвы 38-й Рогожско-Симоновский советский полк был лущен в бой. С радостью могу констатировать, что, наблюдая за действием полка, я видел умелое руководство начальников, бесстрашие молодых солдат и сознательность всего полка вообще. Надеюсь, что новый московский 38-й Рогожско-Симоновский советский полк будет с каждым днем крепнуть и закаляться в боях и в ближайшие дни покроет себя славой, которая будет и славой матушки Москвы.

Командующий 10-й армией Южного фронта

К. Ворошилов».

...Прошло еще несколько томительных минут, и вдруг через наши головы с шипеньем полетели шрапнельные снаряды. Это открыла, наконец, огонь артиллерия, присланная по личному распоряжению Ворошилова.