Эллендея Проффер Тисли - Бродский среди нас

После встречи с Беллой Иосиф позвонил и сообщил нам нечто неожиданное: он сам не мог устоять перед ее обаянием.

– Не понимаю, что со мной произошло, – сказал он.

Думаю, на него произвела впечатление личность Ахмадулиной, ее стихийность и сдержанность, и, когда он встретился с ней, внутреннее сопротивление исчезло.

Статья в “Воге” была, разумеется, очень лестной, и он ею не гордился. Как выяснилось, Белла была наслышана о том, что он на самом деле думает о ее поэзии, но это никак не повлияло на ее высокую оценку его поэзии. Она была из тех людей, кто не говорит о других дурно, хотя точно знает, как они отзывались о ней.

Мысль, что вне советской системы можно пойти на компромисс со своей совестью, Иосифу не приходила в голову, и то, как он поступил со своим приятелем Василием Аксеновым, стало причиной одного из самых серьезных наших с ним разногласий.

Аксенов, сын Евгении Гинзбург (написавшей знаменитую книгу о своих странствиях по сталинским лагерям), был самым популярным прозаиком того периода. Его книги расходились за считанные часы, и впечатление на современников производили такое же сильное, как в свое время “Манхэттен” Дос Пассоса или “Над пропастью во ржи” Сэлинджера. Аксенов был великодушен по отношению к другим писателям и терпим к их причудам. Он был на восемь лет старше Иосифа, и взгляд на мир у него был значительно шире.

После суда он оказывал Иосифу разную помощь, пытался помочь ему напечататься, приобрести хоть какой-то официальный статус, который мог бы защитить его в будущем. Приятельские отношения сохранились у них и на Западе. В 1975 году Аксенова пригласили в Америку преподавать, и у них была серия совместных выступлений. Во время этой поездки они остановились у нас в Энн-Арборе.

В 1980 году, после истории с “Метрополем” (в результате которой нам запретили въезд в СССР) и итальянской публикации самого антисоветского произведения Аксенова, романа “Ожог”, Аксенов снова приехал в США, и его спешно лишили советского гражданства. В эмиграции его и жену ожидала такая же бедность, как всех остальных, – необходимо было печататься, и Карл считал, что он должен преподавать – хотя Аксенов никогда этим не занимался. В Энн-Арбор он приехал, когда мы готовили издание “Ожога” на русском. Мы были уверены, что он быстро найдет издателя на английском.

В это время Иосиф был в Нью-Йорке, и однажды кто-то в издательстве “Фаррар, Страус энд Жиру” попросил его прочесть рукопись аксеновского романа и дать отзыв. Через несколько дней Иосиф позвонил Карлу и похвастался, что сделал для них доброе дело. (Я работала в кабинете Карла и слышала его часть диалога.)

– Я сказал им, что роман говно, – с гордостью сообщил Иосиф.

Тут Карл, всегда старавшийся отнестись с пониманием к поэтическим завихрениям, не выдержал и отчитал Иосифа. Иосиф, рассерженный и в недоумении, спросил, как ему надо было поступить.

Карл сказал, что он должен был отказаться, сославшись на то, что Аксенов его друг. Иосиф стал оправдываться. Не такой уж близкий друг, книга плохая и т. д.

Карл, прекрасно помня, скольким второсортным авторам Иосиф писал отзывы для обложки и помогал издаться, не захотел заканчивать разговор на любезной ноте.

– Я должен сказать об этом Васе, – сказал Карл. – Вы разрушаете ему карьеру, а он об этом не знает – он думает, что вы друг.

– Иосиф как будто не понял, что он сделал, как это было нечестно, – сказал мне Карл.

А я ответила:

– Так ему удобнее.

Это был критический момент в нашей дружбе с Иосифом: он вполне мог разозлиться на Карла, и это было бы очень печально – мы столько друг для друга значили. Но Карл не испытывал сожалений.

Он позвонил Аксенову на другой день. Вася был расстроен, и, как он сказал мне позже, до него доходили слухи о высказываниях Иосифа в Нью-Йорке, но ему не хотелось им верить. А еще позже Аксенов сказал мне, что в конце концов он сам позвонил Иосифу и поговорил с ним начистоту. Сказал ему что-то в таком роде: сиди на своем троне, украшай свои стихи отсылками к античности, но нас оставь в покое. Ты не обязан нас любить, но не вреди нам, не притворяйся нашим другом.

Только через четыре года “Рэндом хаус” опубликовал роман Аксенова на английском.

Я много думала о таком отношении Иосифа к знаменитым советским писателям, потому что сам он в этом вопросе был совершенно глух. Обычно он спохватывался, что ведет себя недоброжелательно, и напоминал себе, что надо быть милосерднее, но в отношении таких людей – никогда. Может быть, эти звезды олицетворяли в его глазах Советский Союз. Подозрение в продажности могло распространяться даже на таких людей, как замечательный певец и автор песен Владимир Высоцкий.

Было что-то нутряное, иррациональное в этом неприятии знаменитостей, которые пытались ему помогать. Можно понять, что Иосиф желал дистанцироваться от тех, кого считал скомпрометированными; труднее понять, почему он обращался к ним за помощью.

Разительный случай такой амбивалентности – история с Евгением Евтушенко.

Всемирно знаменитый Евтушенко мог свободно, как никто, разъезжать по свету. У многих это вызывало подозрение, что он орудие КГБ, – все знали, что после поездки человек должен отчитываться перед этой организацией обо всем и обо всех, кого он видел. Хотя нет никаких доказательств, что Евтушенко был завербован, в каком-то смысле он работал на них – молодой, привлекательный поэт создавал положительный образ Советского Союза. Евтушенко, однако, был “сложным явлением” – он защищал Синявского и Даниэля, помогал многим другим людям. В Америке он сумел завязать дружеские отношения с семейством Кеннеди… Он был сибиряк и вел себя так, словно общие правила на него не распространялись, словно огромная его аудитория была ему защитой. Бродский был не одинок в своих подозрениях.

Евтушенко сделал ошибку, похваставшись Иосифу, что принял какое-то участие в том, что Иосифу разрешили эмигрировать: он сказал, что говорил с кем-то наверху и убеждал обращаться с Бродским прилично при отъезде. В изложении Иосифа сперва это выглядело так, что Евтушенко попросил Андропова не арестовывать Бродского, а выпустить из страны.

Несколько лет назад в русском документальном телефильме Евтушенко дал свою версию сюжета, естественно, представившую его в более выгодном свете. Из трехчасового фильма час был посвящен его отношениям с Бродским. Евтушенко сказал, что просто воспользовался случаем попросить знакомого из КГБ – не Андропова, – чтобы Иосифа не подвергли унижениям при выезде.

Позже Иосиф стал утверждать, что Евтушенко не только работает на КГБ, но и повинен в том, что его выслали из страны. Все это, конечно, доходило до Евтушенко (у них было много общих знакомых), и тот во время одного из своих визитов в Америку обсудил это с Иосифом лично и решил, что с “недоразумением” покончено. Однако Иосиф продолжал говорить о нем гадости всякому, кто соглашался слушать, – включая бывшую жену Евтушенко Ахмадулину.