Павел Михайлов - 10000 часов в воздухе

Очень хотелось повидать мать, узнать подробности о её житье-бытье. Неожиданно мне повезло. В августе 1943 года я получил распоряжение от командования Семнадцатой воздушной армии слетать в Среднюю Азию — в города Андижан, Фергану, Ташкент. Надо было захватить оттуда запасные части к моторам. Задание оказалось для меня кстати: на трассе лежал город Уральск. Командир эскадрильи Таран разрешил мне, если обстановка позволит, залететь по пути к матери.

Настроение у меня было прекрасное. Я заранее представлял себе встречу с матерью. К тому же в этих местах стояла погожая осень и была уйма фруктов.

Выполнив задание, мы вылетели обратно из Ташкента. На борту самолёта — семья генерала, семь человек экипажа; везли мы также моторы с запасными частями, килограммов по двадцать фруктов на каждого пассажира да пять ящиков добротного узбекского вина — подарок фронтовикам. Словом, машина была загружена до отказа.

Вылет был назначен на рассвете, когда плотность воздуха, ещё не нагретого солнцем, выше, чем днем, и перегруженную машину поэтому легче оторвать от земли.

Чем ближе мы подлетали к Уральску, тем сильнее охватывало волнение: как бы не проскочить село Федулеево, где жила теперь моя мать. Впрочем, в голой, безлюдной степи, при хорошей видимости, нетрудно обнаружить с воздуха и крошечный хутор из двух-трёх домов.

Тратить много времени на поиски не пришлось: под крылом мелькнул затерянный в степи посёлок, домов в тридцать. Я развернул машину и с виража тщательно просмотрел местность, различил даже выбежавших на шум моторов людей. Экипаж был не менее озабочен моей предстоящей встречей.

— Садитесь, командир, — убеждал меня механик. — Вон там ровное местечко, как будто специально для нас предназначено!

Машина была перегружена, сажать её на случайную, неприспособленную площадку небезопасно. Да и Федулеево ли это? А дело идёт к ночи. Нет, рисковать нельзя!

Я решил лететь в Уральск, достать какую-нибудь автомашину и съездить к матери на несколько часов. Направляясь прямо на багровый диск солнца, скатывающегося к горизонту, добрался до Уральска.

Устроив пассажиров и экипаж в гостинице, я направился в город разыскивать командира батальона авиационного обслуживания. Но, как назло, ни на работе, ни дома его не оказалось. Неотступно преследовала мысль: неужели не удастся повидать мать? Быть рядом — и не встретиться! Кто знает, представится ли ещё раз такой счастливый случай до конца войны?

После долгих поисков наконец мне удалось встретить командира. С первого же взгляда этот человек не понравился мне: не то сонный, не то с похмелья, вялый какой-то, небрит, одет неопрятно.

Изложил ему свою просьбу: я — фронтовик, мать не видал с 1940 года, около трёх лет не мог наладить с ней переписки. А тут вот случайно очутился рядом с ней. Выручите, пожалуйста, машиной!

Мой искренний рассказ и скромная просьба нимало не тронули этого человека.

— Подумаешь, фронтовик! — фыркнул он в ответ. — А мы здесь что же, не воюем? Нет у меня для вас машины!

Это бездушие меня взорвало. Видя мое искаженное бешенством лицо и судорожно сжавшийся кулак, командир проворно выскочил из-за стола, за которым только что сидел развалившись, и быстро юркнул в соседнюю комнату, заперев за собой дверь на ключ.

Понурив голову я медленно поплёлся обратно в гостиницу. Рано утром механик на всякий случай подготовил самолёт. На мелкомасштабной карте я разыскал Федулеево: так и есть — та самая деревушка, над которой мы накануне виражили. Прикинул: расстояние от Уральска тридцать километров — значит, меньше десяти минут полета.

«Близок локоть, да не укусишь», — подумал я.

Пассажиры и экипаж заняли места, стартёр взмахнул белым флажком, и вот мы снова в воздухе.

Пассажиры поглядывают в окна, провожая взглядом удаляющийся Уральск; они веселы и оживленны — им ничего не известно о переживаниях командира корабля. Зато экипаж принял близко к сердцу мою неудачу: лица у всех товарищей насупленные, угрюмые. У одного родня погибла на фронте, у другого попала в лапы к гитлеровским карателям, многие потеряли связь с близкими за это время. Радист не вытерпел.

— Командир, — взмолился он, — а как же мать? Столько готовились мы все к этой встрече, подарки припасли, а теперь что же?..

Тихо стало в кабине управления, приумолкли члены экипажа, каждый думал о своих близких, о доме. Настроение товарищей передалось и мне.

Неожиданно для самого себя я повел самолёт на снижение.

Механик, выведенный из задумчивости, встрепенулся и хотел прибавить газу, но я опередил его инстинктивный жест, крепко зажав в кулаке головки рычагов сектора газа.

— Что случилось? — взволнованно крикнул механик. — Моторы сдали, что ли? Командир, прибавляйте газ, не то упадём!

Я тут же подал команду:

— Шасси!.. Щитки!

Механик, продолжая недоумевать, послушно выполнял мои распоряжения.

Мы благополучно приземлились на задворках какой-то деревушки. Со всех сторон бежали к нам люди, а впереди всех быстроногие ребятишки.

Первого из подоспевших к нам мальчуганов я спросил:

— Это что — Федулеево?

— Федулеево! — ответил тот.

Выключив моторы, я приказал:

— Экипажу пока не покидать самолёта… А пассажирам советую подышать воздухом и размяться. Скоро полетим дальше.

Один из пассажиров с неудовольствием обратился ко мне:

— А почему мы сели? Разве полагалась здесь посадка?

— Успокойтесь, — ответил я, — за полёт отвечает командир, а не пассажиры… В назначенное время будете на месте!

Вскоре вокруг нас собралась толпа: прибежали ребятишки, потом появились и старики со старухами. Среди подошедших я узнал нескольких своих односельчан. Вглядываются молча и, видно, про себя гадают: «Он или не он?»

— Ваня, — подозвал я подростка, который пристально разглядывал меня, — не знаешь ли ты, где моя мама?

— Анна Дмитриевна?.. — переспросил он радостно. — Она в степи, на полевом стане… Да я мигом!

И он что есть духу припустился бежать куда-то в сторону. Видимо, в этот день мы принесли колхозу немалый убыток: вслед за ребятами и стариками всё взрослое население деревушки побросало работу, все ринулись к самолёту.

Никому из здешних жителей не приходилось видеть так близко огромный транспортный самолёт. К тому же мало у кого из этой заброшенной в степи деревушки не было фронтовиков.

Колхозникам хотелось узнать новости с передовой, и на нас посыпались вопросы о полётах, о партизанах, о втором фронте, о работе на военных заводах…

А матери всё не было и не было. Наконец я заметил, как от последней, спешащей с поля к самолёту группы колхозников отделилась женщина. Она торопилась больше всех и, не выдержав, побежала. Я узнал её и бросился навстречу. Мать была босой, ноги и лицо её были покрыты густым степным загаром. Одета плохо: в потрёпанной трикотажной юбке, в какой-то выцветшей кофте, повязана стареньким ситцевым платком.