Федор Палицын - Записки. Том I. Северо-Западный фронт и Кавказ (1914 – 1916)

Нельзя войну вести как маневр. Я, однако, надеюсь, что мой приговор слишком преувеличен, но он основан на том, что до сих пор, кроме решения великого князя, исходившего от него и явившегося образцом положительного творчества, мы все время применялись к противнику и наша самостоятельная мысль ничем положительным не выражалась. Великий князь невидимо для него опутан и спутан. Данных настоящих для определения обстановки ему дать не могут и, весьма естественно, что он пребывает в темноте. Здоровой мысли нет, незапутанное представление о событиях отсутствует и правильное, жизненное творчество отсутствует. Есть канцелярия, нет генерального штаба, ни у великого князя, ни у Рузского, выдвинутого для решения столь крупных вопросов.

Я знаю, Алексеев изнывает под тяжестью выпавшей на него доли и забит обстановкой верховного штаба и громадностью дела. Единственный человек, который является представителем мысли, заглушен, задавлен. С моей точки зрения, дело успешно, во всем его объеме, развиваться не может. А рядом с этим наше положение об управлении войск в военное время не жизненное, противоречит природе войны, его составителем и вдохновителем Юрием Никифоровичем{35}, который не может видеть его недостатков – как создатель его.

Я ошибаюсь, но чувствую, что Ренненкампф, уже сыгравший фатальную роль в начале, еще в большей степени сыграет ее теперь. А великий князь, на свою пагубу, за него держится. Его обольщает его мужество – личное мужество Ренненкампфа. Я этого не отрицаю, хотя есть люди, которые уверяют, что он не мужествен. Я думаю, что он мужествен, но негодный командующий армии. Негодный по умственным и другим качествам. Для меня он экзамена на командующего армией не выдержал. Он хорош, где его физический глаз видит, и где, благодаря его способностям схватить условия местности, он может распорядиться сам. Он хорошо поведет корпус пехоты, а еще лучше кавалерийский, но не более, и притом в условии, что ему дана, будет известная задача. В связи с другими он будет хуже, а как командующий армией, он, по-моему, совершенно не годен, желал бы ошибаться в этом определении. А великий князь им пользуется, уверенный, что он полезен.

Я не имею ни прав, ни способностей вещать о будущем. Но жизнь и мои размышления о жизненных явлениях научили меня судить о будущем по прошлому. А так как вся жизнь созидается людьми, их мыслями и проявлением этих мыслей в конкретных фактах и действиях, то я пока хорошего не вижу. Был проблеск, но он затух в житейском море. Проявится ли он снова с большей еще силой – не знаю. Творчество тяжелый труд, он истощает и утомляет человека. Наша борьба задолго до ее начала, затем начало и последующее, вся она озаряется не ровным светом мудрости и неуклонной мудрости, а сильным вспышками зарницы. Светло, когда она вспыхнула, по всему небу, но еще темнее делается до новой вспышки. Народ делает, что может. В его героических усилиях нет сомнения. Дело управления – разумно суммировать и эксплуатировать его, а не расточать. А мы как будто его расточаем, 2-го ноября я писал великому князю, что я спокоен, а со вчерашнего вечера – очень беспокоен.

«Русский Инвалид» взял несоответственный тон, а манера письма Шеманского{36} какая-то странная.

7-го ноября

«На левом берегу Вислы боевые действия развились за последние дни в двух районах: на фронте между Вислой и Вартой и на линии Ченстохов-Краков. Бои ведутся с большим напряжением и имеют преимущественно встречный характер.

В Восточной Пруссии наши войска атакуют сильно укрепленные позиции. К востоку от Ангербурга перед германскими окопами имеются три ряда проволочных заграждений, водные рвы и вертикальные проволочные сетки. Мы овладели частью позиций в 7 верстах от Ангербурга и проходом между озерами Бувельно и Тиркло, причем в этих боях нами взято 19 орудий, 6 пулеметов, прожектор и несколько сот пленных. В Западной Галиции наше наступление продолжается».

Дальнейшее донесение о встрече нашей эскадры с «Гебеном» опускаю. После 14-минутного боя в дистанции 40 кабельтовых «Гебен» ушел{37}.

Развитие боев между Вартой и Вислой и Краковом и Ченстоховым, нормально, но непонятно, почему мы в северном направлении не предупредили немцев и позволили им перекинуться на правый берег Бзуры. О действиях на правом берегу Вислы молчание, а между тем, по вчерашней телеграмме можно думать, что Плоцк не в наших руках. По вчерашним донесениям наши войска одолевают проволочные заграждения перед проходом между Мазурскими озерами. Сегодня (т. е. сообщение от 6-го ноября) ничего не говорит о дальнейшем – следовательно, не взяты.

Германцы восточнее Ангербурга (по-моему, юго-восточнее) выдвинулись и устроили сильную позицию. Проскользнувшие вчера тревожные слухи (кажется, относятся до Бзуры), по моему, могут быть отнесены к действиям Ренненкампфа, о котором сегодня ничего не говорится. Положение на других участках не дает повода думать или вернее предполагать некоторую катастрофичность хода дел. У этого господина это возможно: он не разумен, а если начальник штаба Баиов{38}, тот самый, который был на поездке 1907 года и потом был назначен генералом-квартирмейстером Виленского округа, то это неудивительно.

Баиов кажется умным, такое он на меня произвел впечатление, но самонадеянно-упрямым и самолюбивым. Это я вынес из поездки. Разрешая тогда операцию, он решил ее наперекор всему. Ему было дано понять, что так не делают. Если бы он не был умен, то подобное решение можно было объяснить непониманием, но он умен. Вероятно он начальник штаба у Ренненкампфа. Обождем, увидим, что произошло.

Эта Мазурская операция, ведомая большими силами, но вероятно с недостаточными средствами артиллерии и инженерных средств будет нам стоить непомерно дорого. Боязнь великого князя скует волю и разум Сиверса. С упорством и тупостью задуманная, она с этими же качествами будет проведена в жизнь, и если мы возьмем проходы – нам придется брать еще белее сильные высоты (Какинер) левого берега Ангерапа. Но взяв проходы, у нас нет никаких оснований, что мы продвинемся дальше. Если брать, нам надо было брать Лётцен и тогда от легкого нажима падут проходы южнее. А чтобы взять Лётцен, нужны крупные мортиры. Подвезены ли они? На это надо время. Но допустим, что возьмем – дальше что же?

Весьма основательная боязнь за наши сообщения кинула нас на эту операцию, трудную и безнадежную, вместо того чтобы оставить здесь 2–3 корпуса и гарнизоны Ковно-Олита-Гродно удерживать противника на наших озерах и на Немане; а на правом берегу Вислы сосредоточить 7–8 корпусов и ими решительно действовать во внутрь восточной и западной Пруссии. Часть этих сил могла бы, при успехе здесь, быть переброшена на левый берег реки.