Евгений Соловьев - Оливер Кромвель. Его жизнь и политическая деятельность

Без таких жестокостей, но так же быстро (1650 год) была завоевана Шотландия, возмущенная казнью короля и избравшая на его место его сына, Карла II Стюарта.

Оставалось теперь одно большое затруднение – это сам английский парламент, которому до сих пор верой и правдой служил Кромвель. Но теперь обстоятельства переменились.

“Кромвель, – читаем мы у Гардинера, – старшие офицеры армии и более благородные умы, еще оставшиеся в парламенте, стремились единодушно к осуществлению одного общего желания: к свободному управлению, согласному с решениями избранных представителей. Они желали гарантии свободе мысли и слова, без чего парламентское управление являлось тиранией, только под другим названием. Но они не имели средств, чтобы достигнуть своей цели. Все революционные силы истощились еще до казни Карла, а теперь, когда его преемником явился юноша, о котором не было известно ничего дурного, напор роялистов стал увеличиваться с каждым днем”.

Все роялистские движения были только что укрощены в Ирландии и Шотландии. С минуты на минуту их можно было ожидать в самой Англии: стон, вырвавшийся у шеститысячной толпы, присутствовавшей при казни короля, еще не был забыт. Нация наконец совсем не хотела республики, она не искала даже свободы совести. Подчиниться ей или ее представителям значило для вождей индепендентов потерять не только свою власть, но, вероятно, и жизнь.

Они прекрасно сознавали это. Политика парламента в то же время совсем не внушала доверия. К этому времени в нем осталось всего пятьдесят или шестьдесят человек. Они привыкли к господству. Десятилетнее управление делами государства приучило их к деспотизму. Расставаться со своими местами они совсем не хотели. Но неловко было в то же время оставаться в таком малом числе. Члены палаты в этих обстоятельствах надумали прибегнуть к совершенно необыкновенному средству. Они решили избрать новых депутатов, оставив за собой свои курульные кресла. Мало того, они изобрели для себя выгодное право не принимать в свою среду никого из тех, кто показался бы им негодным или неудобным для службы в парламенте.

“Весь этот план, – продолжает Гардинер, – был не что иное, как плутовство, которого Кромвель не терпел. Ведь он и его солдаты сражались и проливали кровь свою главным образом за свободу совести, а новый, хотя и на старый лад, парламент не представлял бы никакой гарантии для нее. Ничто не могло помешать ему уничтожить по своему благоусмотрению все прежние эдикты”.

Вопрос о самосохранении все решительнее выступал, таким образом, для индепендентов. Возвращаться было некуда; казнив Карла, они сожгли свои корабли. Они погибли бы на другой день после роспуска их армий, а этот роспуск, очевидно, и во сне и наяву грезился парламенту. Он поднимал этот вопрос в феврале, мае, августе 1652 года, и только главнокомандующий войсками, то есть Кромвель, служил ему постоянной, неодолимой помехой.

20 апреля 1653 года была решена наконец участь Долгого парламента. Выведав раньше мнения главных представителей армии, Кромвель убедился, что сильного протеста он не встретит ни с чьей стороны. Простые солдаты боготворили его; офицеры тоже без исключения держали его сторону, причем многие искренне; зять его Флитвуд управлял Ирландией; преданный Монк – Шотландией. Бояться было нечего, разве течения времени, которое могло неожиданно придать парламенту новую силу. Кромвель понял, что медлить особенно нельзя. Итак, 20 апреля вместе с Гаррисоном он явился в палату, разместив предварительно солдат возле Вестминстера, и спокойно сел на свое место. Вен в это время говорил, с жаром доказывая необходимость билля о новом составе парламента. Наконец Вен кончил речь, и председатель готовился отдать вопрос на голоса. Тогда Кромвель встал и обратился к парламенту, сначала в очень почтительном тоне; он воздал должную справедливость его трудам и усердию; но мало-помалу тон его изменился, его голос и жесты стали гневны; он упрекал членов палаты в медлительности, корыстолюбии, пристрастии к личным выгодам, невнимании к правосудию. “У вас, – закончил он, – нет желания сделать что-либо для общественного блага; вы хотите только навсегда удержать за собою власть. Час ваш настал: Господь отступился от вас; он избрал для исполнения своей воли орудия более достойные. Господь руководит мною и повелевает мне делать то, что я делаю”. Вен, Уэнтворт и Мартин быстро встали, чтобы отвечать ему. “Вы, может быть, находите, – продолжал Кромвель, – что моя речь не парламентская? – согласен, но не ждите от меня другой речи”. Уэнтворту удалось наконец произнести несколько слов: “Никогда еще парламент не слыхал подобных слов; они тем более ужасны, что сказаны его служителем, которого парламент, по своей беспримерной доброте, так высоко поставил и сделал тем, что он есть”. Кромвель бросился на середину залы и, надев шляпу, закричал: “Вон! Вон! Я положу конец вашей болтовне!” Он подал знак Гаррисону: дверь отворилась; вошли человек двадцать или тридцать солдат под начальством полковника Уорслея. “Вы не составляете больше парламента! Выходите вон! Очистите место для более честных людей!” Кромвель ходил взад и вперед, топая ногой и отдавая приказания: “Заставьте его сойти!” – сказал он Гаррисону, указывая на председателя, сидевшего в своем кресле. Гаррисон попросил председателя сойти; Ленталь отказался. “Сведите его сами!” – проговорил Кромвель. Гаррисон робко и почтительно взялся за мантию председателя, и тот покорился.

Разогнав парламент, Кромвель вернулся в Уайтхолл. Там нашел он многих офицеров, ожидавших развязки события. Рассказав им о случившемся, он прибавил: “Когда я отправлялся в палату, я никак не думал, что сделаю это; но я почувствовал на себе влияние духа Божия, столь могущественное, что уже не внимал голосу плоти и крови”.

То же самое сделал Кромвель и с государственным советом. Уходя, Брадшоу сказал ему: “Нам известно, как поступили вы сегодня утром в палате, и через несколько часов узнает об этом вся Англия. Но вы ошибаетесь, если думаете, что парламент распущен: никакая власть земная, кроме самого парламента, не может распустить его. Имейте же это в виду”. Все встали и вышли вон. На другой день прохожие останавливались у дверей палаты перед громадной афишей, вероятно, ночным произведением какого-нибудь кавалера, который был рад, что Кромвель отомстил за него республиканцам; на афише было написано: “Отдается внаем пустая палата”[13].

Насилие над Долгим парламентом возбудило в Лондоне и во всей Англии только любопытство, равнодушное и насмешливое; ни одной руки, ни одного голоса не поднялось на его защиту.