Александр Пузиков - Золя

Вот он и дома. Дверь открыла Александрина. Она оторвалась от каких-то домашних забот и, раскрасневшаяся, довольная, улыбается Эмилю.

— Как поживают твои очаровательные братья? Хорош завтрак, если он продолжается четыре часа. И что мы будем делать с обедом, который давно готов?

Золя забывает о своих грандиозных замыслах и думает о том, как хорошо все же вернуться на землю после этих заоблачных грез об искусстве. Он оглядывает свою маленькую квартирку, и особняк Гонкуров кажется ему настоящим дворцом. Да, но как они одиноки и как это прекрасно, что его ожидают дома два друга, две верные спутницы жизни — мать и жена! Его дом представляется ему надежным тылом, где можно отдохнуть и набраться сил для новых битв.

— Обед очень кстати, дорогая Коко. У Гонкуров подавались блюда, не очень-то ублажающие желудок.

У Эмиля хороший аппетит, и он немножко гурман. Стоит ли себе отказывать в этом удовольствии, когда работаешь по десять-двенадцать часов в сутки? Вот и сейчас. Обед только окончен, а Золя уже собирается в Императорскую библиотеку. Последние месяцы он буквально не уходит оттуда. Через час или два мы его видим уже склоненным над книгами. Чарлз Дарвин, Клод Вернар, доктор Люк, Огюст Конт. Французы недавно познакомились с их трудами. По мнению Золя, они заложили крепкий фундамент в здании биологических и общественных наук. «История одной семьи» также должна быть построена на солидном основании.

Золя раскрывает папку с бумагами, вынимает оттуда несколько исписанных листков. На них первые наброски плана, по существу, еще только схема. Проследить влияние наследственности на поколения избранной им одной семьи не так уж трудно. Куда труднее разобраться в сложных общественных связях его будущих героев. Современное общество так сложно, так многопланово! Золя читает составленную им схему:

Существуют четыре мира.

Народ: рабочий, военный.

Коммерсанты: спекулянт на разрушении строений, индустрия и высокая коммерция.

Буржуазия: сын выскочки.

Высший свет: официальные должностные лица и светские люди, политики.

Наконец, особый мир: проститутки, убийцы, священники (религия), художник (искусство).

Итак, получилось не четыре, а пять миров. И это вовсе не в самой жизни, а в будущем произведении. У него обязательно должны быть романы о рабочих, о военных, о современных финансистах, о выскочке из буржуазной семьи, о высшем свете, о проститутке, об убийцах, о священнике, о художнике. Получается что-то около девяти романов. Не забыть о роли науки в современном обществе. Надо определить также время действия этого большого произведения. Все события должны развернуться после государственного переворота.

Золя погружает перо в чернильницу и на том же листке, где изображена схема социальных типов его романа, приписывает:

«Наука должна быть как-то представлена в романе. Нередко как общая тенденция произведения. Начальный роман может показать признаки наступающей лихорадки вожделений. Воспитание детей в гимназии. Воспитание будет предшествовать государственному перевороту. Действие романа начнется после него».

Золя оглядывается по сторонам, прислушивается. Почему при описании читальных залов всегда упорно говорят о тишине? Отовсюду до него доносятся звуки. Кто-то кашлянул, кто-то скрипнул стулом, вот зашелестели страницы какой-то книги, кто-то встает и уходит, оставляя после себя приглушенные шаги. Зал живет напряженной жизнью. А там, где жизнь, всегда звуки, краски.

Он отвлекся лишь на минуту и тут же вернулся к прерванной работе. Пора назвать темы будущих романов, итак:

Роман о священниках (провинция).

Военный роман (Италия).

Роман об искусстве (Париж).

Роман о судебном мире (провинция).

Рабочий роман (Париж).

Роман о женской интриге в коммерции (Париж).

Роман из семейной жизни выскочки (действие внезапного обогащения отца на его дочерей и сыновей) (Париж).

Начальный роман (провинция).

Этот план еще не представлен издателю. Каждая строка его — своеобразный шифр, понятный только самому автору. Он уложился в нескольких строках, этот план, на составление которого ушли месяцы напряженного труда. Но за каждой темой романа Золя уже видит его героев, место действия, интригу.

Для Лакруа надо составить что-то более подробное, что то развернутое. Теперь это легко сделать. Золя складывает книги и рукописи. Рабочий день на сегодня закончен.

Глава одиннадцатая

За год до того, как у Золя впервые зародился замысел «Истории одной семьи», Вторая империя поразила мир феерическим праздником — Всемирной выставкой в Париже. Казалось, что царствование Наполеона III достигло своего апогея. После долгих лет террора, слежки, доносов, вмешательства в личную жизнь, запрещения неугодных газет, преследования передовых писателей, осмелившихся говорить правду, наступили более либеральные времена. Еще в начале своего царствования Наполеон III произнес знаменитую фразу «Свобода никогда не служила орудием к основанию прочного политического здания, но в конце концов она может увенчать это здание». И вот теперь можно было подумать, что фундамент построен и что Всемирная выставка — свидетельство всеобщего довольства, подтверждение величия и силы наполеоновского режима.

На самом деле и Наполеон и его окружение уже чувствовали первые подземные толчки, которые скоро должны были разрушить империю. Кажется, не было такой ошибки, которую не сделала империя. Недовольство широких народных масс, растущие оппозиционные настроения в кругах буржуазии, последствия двуликой политики в Италии, мексиканской авантюры с каждым днем все больше расшатывали трон Наполеона.

Всемирная выставка должна была прикрыть изъяны в политике, успокоить сочувствующих, устрашить недовольных. Она открылась 1 апреля 1867 года и с небывалым триумфом среди непрекращающихся празднеств продолжалась до 1 ноября. Париж, по словам Золя, превратился во всемирную гостиницу, в каждом уголке которой чревоугодничали и предавались разврату. «Никогда еще ни одно царствование в апогее славы не созывало народы на такое грандиозное пиршество. К сверкающему огнями Тюильри со всех концов земного шара направлялась в сказочном апофеозе длинная вереница императоров, королей и князей. Париж кишел величествами и высочествами. Он приветствовал императора русского, императора австрийского, турецкого султана и египетского вице-короля». Разинув рот, глазели обыватели на эту сказочную феерию. Богатые туристы сорили деньгами, и предприимчивым дельцам оставалось только их подбирать. Газеты славили империю. Но находились люди, которые оставались в стороне от этой шумихи и трезво оценивали истинное положение дел в империи. Среди них был и Золя. Как и другие, он не знал еще, что империи оставалось жить всего три года, но маскарад Всемирной выставки не мог обмануть его. Пытливо вглядываясь в лицо ненавистного режима, он верил в близкий конец империи. Золя было всего одиннадцать лет, когда к власти пришел Наполеон III. Дома о политике говорили мало, но Эмиль слышал от взрослых и о революции 1848 года, которая слабым ветерком пронеслась над Эксом, и о новом императоре. Он не мог еще рассуждать о событиях, в которых ничего не понимал, но случилось так, что приход к власти Луи Бонапарта и расстройство в домашних делах почти совпали. За год до революции 1848 года умер отец. В начале у семьи были небольшие сбережения, но к 1852 году они уже почти совсем испарились. В то время как в Эксе происходили манифестации в честь императора, в семье Золя все больше и больше задумывались над завтрашним днем. И Эмиль с недоумением смотрел на ликующих буржуа, вспоминая об огорчениях своих близких. Так в детском восприятии Золя Вторая империя вовсе не выглядела царством божьим на земле. Уже тогда в нем зародилось инстинктивное недоверие к ней. С годами это недоверие росло и росло.