Александр Гусев - Гневное небо Испании

21 августа. Нещадно палит солнце. Получаем приказ — перебазироваться. Через сутки, как обычно выслав вперед команды техников, приземляемся в Альканьисе, а с рассветом 23 августа приступаем к боевому дежурству звеньями. Остальной летный состав в это время уточнял порядок взлета и сбора в воздухе при различных видах боевых задач: по тревоге, при налете противника на аэродром, при вылете на фронт, при наращивании сил истребительной авиации во время воздушного боя, при задании на сопровождение. Затем нам предстояло изучить районы боевых действий и аэроузла базирования республиканской авиации, план взаимодействия и сигналы опознавания как между самолетами, так и между авиацией и наземными войсками.

Мы приехали на аэродром, как всегда, ранним утром. Летчики дежурного звена Панфилов, Ильин и Базаров сидели в кабинах самолетов в готовности № 1. Время их дежурства истекало. Через несколько минут должен был раздаться сигнал на смену. Летчики нового дежурного звена уже направились к машинам. Тут с поста воздушного наблюдения послышался возглас солдата:

— Фашистский самолет!

Я задрал голову, но сначала ничего не увидел. Подумалось: «Вот ерунда! Не мог проскочить фашист незамеченным через линию фронта! Там находятся посты ВНОС, которые засекли бы самолет противника, сообщили на КП ВВС, а оттуда поступил бы приказ нам».

— Фашистский самолет! — продолжал кричать солдат с поста.

Долго не раздумывая, надеваю парашют, пристегиваюсь ремнями. А звено Панфилова уже взлетело. Я заканчиваю подготовку, а мой техник Хосе продолжает кричать, указывая рукой в небо:

— Авионес фасиста!

Снова и снова поглядываю наверх, куда упорно показывал Хосе. Вижу разведывательный самолет. Летел он со стороны аэродрома Каспе! И это выглядело более чем странно. Оттуда никаких сведений не поступало. Оставалось предположить одно: вражеский разведчик пересек линию фронта где-то в районе Сарагосы на большой высоте. Сейчас он не опускался ниже 3500–4000 метров. Вражеский пилот держал моторы, видимо, на средних оборотах. Вот поэтому посты ВНОС аэродромов Ихара и Каспе не обнаружили его. Когда же, подходя к нашему аэродрому, разведчик стал разворачиваться на Тортосу, где базировались СБ, машина заблестела в лучах восходящего солнца. Тут-то его наши наблюдатели и засекли.

Очевидно, приметив взлетающих истребителей, разведчик догадался, что его обнаружили. Вражеский пилот стал еще круче разворачивать машину, стремясь скорее уйти в сторону фронта. Об этом маневре свидетельствовало и другое: разведчик увеличил скорость, дал полную мощность моторам. За самолетом врага потянулся инверсионный след.

Теперь уже окончательно разобравшись в обстановке — над нами был единственный самолет противника, — я все-таки решил взлететь и пойти наперерез разведчику, отсечь его от линии фронта. На это были серьезные причины. Фашистский разведчик шел со стороны Ихары и Каспе, где его не заметили. Но он-то наверняка видел наши аэродромы! Мало того, он, конечно же, их сфотографировал! И наш аэродром в том числе. Почему бы нет? И вот этот разведчик, до отказа набитый сведениями о расположении республиканских аэродромов, пытается уйти за линию фронта! Как бы не так!

Взлетаю через одну-две минуты после дежурного звена. Фашистский экипаж наверняка сконцентрировал свое внимание на тройке Панфилова. Она, набирая высоту, догоняет разведчика. Взлетал я на северо-запад, и, подворачивая к линии фронта, фашистский летчик невольно помогал мне, идя на сближение со мною.

Я захожу сбоку. Все крупнее и крупнее выглядит самолет-разведчик в концентрических, похожих на мишень кругах прицела. До зуда в пальцах хочется поскорее нажать гашетку. Ведь, судя по всему, меня враги не видят. Они слишком увлеклись борьбой на дальних дистанциях с тройкой Панфилова.

Пятьсот метров…

«Рано!» — я себя сдерживаю. «Рано!»

Огонь пулеметов, установленных на И-16, особенно эффективен с меньшей дистанции.

Четыреста метров…

«Ну погоди же», — мысленно уговариваю себя.

— Триста пятьдесят… Триста!… Ну!

По тому, как резко и неуклюже вражеский летчик накренил самолет влево от меня, я понял, что он не ожидал моей атаки. Но, отвернув от меня, пилот-разведчик подставил машину под очереди звена Панфилова. Получив свою «порцию», вражеский пилот нашел-таки единственный правильный для себя выход. Он вывел машину на прямую в сторону Теруэля и со снижением на всей мощи моторов на предельной скорости ринулся к предгорьям, возле которых держалась облачность.

Мы атаковали противника одновременно с разных сторон: Панфилов сверху, Ильин — снизу, Базаров — слева, я — справа. Огонь открывали с трехсот метров и вели до пятидесяти метров. Хорошо виделось, как очереди трассирующих и зажигательных пуль, ударив в машину, вспыхивали короткими белыми и оранжевыми огоньками.

После нашей второй атаки ни стрелок, ни штурман не стреляли. Мы ринулись в третью.

Выхожу из боевого разворота. Снова в концентрических кругах прицела вижу вражеский разведчик. И опять мы с Панфиловым почти одновременно открываем огонь по противнику. После выхода из атаки я обернулся и с трудом сдержал возглас радости: на вражеском самолете загорелся левый мотор.

«Ну, — думалось, — еще одна атака — и вражескому разведчику никогда не удастся передать своему командованию сведения о республиканских аэродромах. Тем более, что ведь эти сведения самые последние, полученные противником буквально за сутки до начала наступления, когда уже ничего или почти ничего нельзя изменить!»

Но, повернув на боевой курс, я увидел, что пилот-разведчик ринулся в глубокое скольжение с пикированием. Пламя, метавшееся около его левого мотора, сбил бешеный встречный поток воздуха. Самолет-разведчик был все еще жив.

Атаки последовали одна за другой. Было видно, как после очереди от фюзеляжа машины, от крыльев отлетели куски обшивки. Фонарь летчиков разбит вдребезги. Левый мотор продолжал дымить, винт остановился. Машина болталась из стороны в сторону. Но самолет продолжал лететь. Как смертельно раненный хищный зверь, он упрямо полз к спасительным для него облакам. А они уже близко. Еще несколько минут, даже не минут, а секунд, — и разведчик противника нырнет в туманное чрево, исчезнет с глаз.

Вхожу на боевой курс. Машина врага в перекрестье. Нажимаю гашетки… Даю длинную очередь. Я еще не прекратил огня, а самолет противника с большим углом пикирования призрачно мелькнул в белых прядях тумана и скрылся в облаках.

Если сказать, что было обидно до слез, то это будет точно. Ведь именно в последний момент у меня была реальнейшая возможность прикончить самолет-разведчик. Если франкисты и не знали о готовящемся наступлении, то достаточно будет привезенных экипажем снимков, чтобы в штабе противника насторожились, приняли необходимые меры для проверки и перепроверки данных, убедились в том, что наступление республиканцев вот-вот начнется.