Гэри Вайс - Вселенная Айн Рэнд: Тайная борьба за душу Америки

Мы встретились в холле отеля, расположенного неподалеку от терминала «Taggart Transcontinental» (для вас — Центрального вокзала). Эллисон до некоторой степени походил на героя объективистского романа, поскольку был стройным и весьма рослым. Антрополог может порядком повеселиться, изучая телосложение последователей Рэнд. За все время, пока я писал книгу, я не встретил ни одного объективиста, который бы был низкорослым и страдал от лишнего веса.

Эллисон оказался современной копией Мидаса Маллигана — финансиста, которого Рэнд увековечила в «Атланте» в образе основателя Ущелья Галта, объективистского рая, скрытого в Скалистых горах.

Мой визави был одновременно и состоявшимся бизнесменом, и мыслителем-объективистом. Уверен, Рэнд очень дорожила бы его обществом. Мне кажется, она уважала людей, которые чего-то добились в жизни, гораздо больше, нежели окружавших ее подхалимов.

В декабре 2008 года, в возрасте шестидесяти лет, Эллисон сложил с себя полномочия генерального директора «BB&T Corporation», финансовой холдинговой компании из Северной Каролины. Эта компания вышла из финансового кризиса относительно невредимой, хотя и вела агрессивную политику в некоторых вопросах: просто в иных, чем другие банки, которые серьезно пострадали или вовсе прекратили свое существование.

Изначально банк «BB&T» был по-домашнему уютным и непритязательным. Название его расшифровывается как «Branch Banking & Trust». Но Эллисон применил подход Мидаса (выражаясь языком деловой прессы). В 1971 году он попал в этот сонный южный банк прямо из университета Северной Каролины. Пройдя все ступени карьерной лестницы, в 1989 году он стал генеральным директором. Заняв этот пост, Эллисон спланировал серию поглощений путем приобретения ценных бумаг. В результате реализации этого плана «BB&T» превратился из процветающего банка местного значения в главный региональный банк с активами на 136,5 миллиарда долларов против 4,5 миллиарда, имевшихся на тот момент, когда Эллисон принял должность, и 275 миллионов, которые наличествовали, когда он только начинал работать в этом банке. Эллисон стал Горацио Алджером банковского дела (правда, в 2008-м году его вынудили принять денежную помощь от государства, хотя он в ней не нуждался).

Горацио Алджер был олицетворением протестантской трудовой этики, кальвинистской смеси веры и капитализма, которой не нашлось места в самоуверенном новом мире объективизма. Эллисон также подходит под определение человека организации: ведь вся его карьера связана с одной крупной компанией. Рэнд презирала тип корпоративного тунеядца, портрет которого создан Уильямом X. Уайтом в его судьбоносной книге 1956 года. Уайт запечатлел типаж корпоративного коллективиста, который отказывается от своей индивидуальности и посвящает всего себя большой компании, ища защиты в ее утробе. В 1958 году в своей колонке Рэнд обличала «несчастных, обобществленных, отказавшихся от себя посредственностей, описанных мистером Уайтом».[59] Джон Эллисон, человек организации, кажется, посвятил себя тому, чтобы сломать этот стереотип.

«Вы объективист?» — спросил меня Эллисон в самом начале разговора. Я-то собирался изучать его систему верований, а он сразу стал интересоваться моей.

Что ж, у него было полное право задать этот вопрос, потому что, в конце концов, если человек объективист (Рэнд, правда, предпочитала, чтобы ее последователи именовали себя «исследователями объективизма»), это сильнейшим образом влияет на его восприятие мира. Я расценил вопрос Эллисона не как вызов, а просто как выражение любопытства, желания понять, сможем ли мы разговаривать на одном языке. Я ответил, что не считаю себя объективистом, однако читал и «Источник», и «Атланта».

Собеседника мой ответ, кажется, удовлетворил. Действительно, не прочти я этих романов, о чем бы мы вообще могли разговаривать? С тем же успехом марсианин мог бы вести диалог с католическим епископом.

У меня возникло такое чувство, будто я снова оказался в колледже и беседую с научным руководителем. В этом не было ничего удивительного, поскольку Эллисон преподавал в колледже. Он явно посвятил себя изучению вопросов нравственности, и я начинал понимать, какое преимущество это дает рэндианцам. Они уже лидировали в этой игре — хотя бы потому, что размышляли над вопросами нравственности. А верно или неверно их понимание нравственности, уже не так важно. Главное, их арсеналы набиты интеллектуальной амуницией.

Для Эллисона объективизм стал всеобъемлющей идеологией, которая направляет течение всей его жизни столь же безоговорочно, как других направляют религиозные учения, с единственной разницей: в объективизме нет «мистики» и разных сомнительных ссылок на Всемогущего, обычных для верующих. У меня складывалось впечатление, что при каждой беседе с тем или иным объективистом меня понемногу, даже ненамеренно, пытаются обратить, окрестить, привести ко Христу в образе покойной еврейки.

Подобно тому, как ревностные христиане читают Библию, а ревностные иудеи с ранней юности изучают Талмуд, те, кого влечет к гранд-даме радикального капитализма, обычно приступают к самообразованию в подростковом возрасте или чуть позже. Эллисон начал читать Рэнд, когда ему было двадцать. В те годы он изучал в университете финансы и экономику. Он зашел в книжный магазин, и его внимание привлекло название книги «Капитализм. Незнакомый идеал». Эллисон — первый из встреченных мною объективистов, чье обращение в веру началось не с романов. В антологии «Капитализм», опубликованной в 1967 году, был представлен бронебойный прикладной объективизм — такой же притягательный и остроумный, как какая-нибудь методичка по боевой подготовке.

«Название покорило меня», — признался Эллисон. Он читал и наслаждался. Эссе Гринспена (запредельно радикальные) он нашел не только «блистательными», но и «ироничными» — в свете того, какие посты их автор позже занимал в правительстве и в Федеральной резервной системе. Я усомнился, что эпитет «ироничные», пусть точный, подходит к эссе Гринспена, который ратовал за возвращение золотого стандарта, отмену антимонопольных законов и устранение всех видов регулирования. Также мне было трудно понять, как этот приветливый джентльмен, ученый (в университете Уэйк Форест Эллисон считается выдающимся преподавателем) может придерживаться столь радикальных взглядов. В обществе яростных объективистов я часто испытывал подобное недоумение.

Изучив антологию «Капитализм», Эллисон перешел к романам и другим произведениям Рэнд. В конечном итоге, сказал он, его система верований обрела определенную структуру, и он еще больше убедился в правильности этой системы. «Когда я прочитал все, у меня появилось некое ощущение… Я назвал бы его ощущением нравственной достоверности, — объяснил он. — Подход Рэнд был очень систематичным: от метафизики через эпистемологию, этику и политику — к эстетике». А потом Эллисон рассказал мне, явно привычными словами, как сильно объективизм повлиял на ход его жизни и работу его банка «благодаря своей доскональности, структурированности и систематичности».