Александр Довгаленко - Исповедь военнослужащего срочной службы

      Второй случай произошел 31 декабря. Накануне бойцы через нас обратились к комроты с просьбой разрешить им организованный выход в «стекляшку» — гарнизонный универмаг с целью затаривания предметами нехитрого воинского быта. Кэп дал добро и мы весь день отделениями водили бойцов строем на затарку в этот «супермаркет». Карманы многих после этого выглядели слегка располневшими, чему я не придал особого значения. Как выяснилось, зря. На следующий вечер, заступив дежурным по роте, я наткнулся в хозпомещении на жестяное ведро, полное пузырьков от одеколона «Саша». Я удивился, но так и не додумался связать эти два факта. Гром грянул вечером, на вечерней поверке — процентов двадцать личного состава были просто пьяны. Строй просто колыхался. Ротный был в ярости, рвал и метал. Одеколоном пахло от всех. Особо отличившихся алкоголиков было решено лечить трудотерапией — всю ночь они должны были натирать пол мастикой. Кэп, старшина и взводные покрутились еще минут десять, предупредили нас, чтобы мы зорко следили за личным составом и сами ничего не натворили, пообещав самые страшные кары в противном случае, и слиняли по домам, где уже был накрыт стол и ждали семьи.

      Через некоторое время в казарме установилась тишина, нарушаемая лишь шуршанием наказанных алкоголиков. Однако, через некоторое время появился один из сержантов — казах Бейсенбаев и велел провинившимся заканчивать, мыть руки и валить спать. Причины такой доброты скоро выяснились: меня позвали в кубрик, в наш сержантский уголок. Мне велели поручить дневальным: а) закрыть входную дверь в казарму на ножку от стула, б) то же самое сделать с дверью с лестницы, в) вывернуть на полоборота все лампочки в кубрике, кроме одной, над нашим уголком, а на плафон навесить застегнутый китель, дабы свет падал только вниз. Все было тотчас исполнено. Дневальному на тумбочке было велено бдеть во все глаза и в случае тревоги громко орать "смирно".

      Я же был приглашен в уголок, где между наших коек стояли две табуретки с нехитрой закуской, запивоном и большой бутылкой водки. Хохол — сержант Дейнеко достал присланное ему накануне сало (один из немногих виденных мной достойных представителей этой великой нации, который не трескал его в одиночку в каптерке). Я попытался от водки отказаться, мотивируя это тем, что я не пью, да и статус дежурного по роте обязывает хранить трезвость, но мои доводы показались неубедительными. "Ты что же, не хочешь с нами за Новый год пить, да и лычки твои мы до сих пор не обмыли. А начинать все равно когда-то надо." — молвили мои сержанты и налили мне полкружки водки. Делать было нечего, я выдохнул по совету сослуживцев побольше воздуха и набравшись храбрости одним махом осушил кружку. Это был мой алкогольный дебют. Водка обжигающей волной прошлась по пищеводу и я решил, что сейчас мне немедленно станет плохо. Когда-то в девятом классе я отведал коньяку на одном из выездов на природу и с тех пор алкоголь в любом виде внушал мне стойкое отвращение. Водки я же не пробовал никогда. Перед моим носом откуда-то материализовался бутерброд, заботливо приготовленный сослуживцами и я немедленно его уестествил. Стало заметно теплее, легче и веселее. Движения стали плавными, а мысли просто образцом четкости и кристальности. В голове приятно зашумело. Не так уж она и страшна, эта водка, подумалось мне. Потом мы выпили по второй, по третьей, потом еще сколько-то раз, точно не помню, стало совсем весело, и я не сразу понял, что случилось, когда вдруг из коридора раздался какой-то шум, над нами внезапно погас свет, а дневальный в коридоре заорал «смирно» не своим голосом. Я, цепляясь плечами за койки и опрокидывая табуретки, ломанулся в коридор. Там я застал следующую картину: в коридоре стоял собственной персоной майор Кобелев с первого этажа, из батальона связи, который в этот день был дежурным по части, сопровождаемый двумя солдатами и прапорщиком. Оказывается, придя с проверкой и найдя нашу дверь на улицу чем-то подпертой изнутри (стулом из ленинской комнаты), он приказал отодрать лист фанеры, отделяющий переход между первым и вторым этажами и пролез со своими спутниками через образовавшееся отверстие. "Дух"-дневальный, конечно же закемарил на тумбочке и ничего не слышал. Проснулся он лишь тогда, когда от сильного рывка снаружи стул, запирающий дверь на лестницу, вылетел из-за дверной ручки и грохнулся на пол. Я слегка зигзагообразной походкой подошел к Кобелеву и стал докладывать, приложив руку к пустой голове. К моему ужасу язык слушался меня с трудом, поэтому я произнес что-то вроде: "Тарищщ мрррррр, ик, за врмя маво джурства, ик, прашшшествийнислучиласссс, ик……". Кобелев некоторое время молчал, испепеляя меня взглядом, солдатики за его спиной откровенно хихикали, а прапор сочувствующе смотрел на меня. "Не случилось, говоришь?" — тоном, не предвещающим ничего хорошего. "Ну пойдем, посмотрим, как ты службу несешь, сержант…" — добавил он, нажимая на последнее слово и я понял, что сержантствовать мне осталось совсем недолго. "Включай свет в кубрике!" — приказал он. Я щелкнул выключателем, но, само собой, ничего не произошло, только в дальнем углу кубрика что-то неярко засветилось, указывая майору путь к месту воинского преступления. "Фонарь!" — приказал майор, и прапорщик тут же подал ему большой мощный гэдээровский фонарик.

      Майор присел и начал медленно освещать пространство под койками. Я с ужасом увидел, как под одной из коек скрючилось на чье-то тело в белом нательном белье. Это был сержант Дейнеко, который то ли спьяну решил, что спрятаться под кроватью будет лучше, чем лечь в свою койку и притвориться спящим, то ли просто не успел этого сделать, во всяком случае, даже наутро он так и не смог объяснить своего странного поступка. Дейнеко, пойманный лучом фонаря, плавно, соблюдая все меры предосторожности и маскировки, пополз на четвереньках, стараясь выйти из освещенной зоны, а когда майор крикнул "Стой, б….дь!!!", ломанулся как заяц, сшибая и переворачивая все на своем пути, на глазах у изумленного майора запрыгнул в свою койку и притворился если не мертвым, то как минимум спящим. Майор сказал прапору: "Иди, поднимай его…", а сам направился к нашему углу. Там, источая неземные ароматы, делали вид что спали остальные сержанты. Поведя носом, майор, имевший репутацию трезвенника и коммуниста, тут же определил что все пьяны. Опытным взглядом он окинул кубрик и двинулся к нише, в которой на длинной палке в ряд висели шинели и стал с проворством старого таможенника что-то искать. Обнаружив бутылку водки и четыре источающих соответствующий аромат кружки, он поднял над головой это доказательство и произнес: "Ну все, п……ц тебе, дежурный!!!". Это был полный провал. Были подняты из-за новогоднего стола ротный, взводные и старшина. Они сидели в канцелярии с недобрыми лицами, не предвещавшими ничего хорошего. Все сержанты, стояли перед ними по стойке «смирно». Положение спас старшина, который спросил майора громогласным голосом "Которые из них пили, товарищ майор?" Кобелев указал на меня и Дейнеко. "И от этих тоже пахнет" — указал пальцем майор на остальных сержантов. "Сейчас проверим" — забасил старшина, который к этому моменту сам изрядно принял на грудь. "Иди сюда" — поманил он меня пальцем, и, сунув мне под нос пустую кружку, приказал: "Дыхни!". Когда я дыхнул, старшина, поднес кружку к носу и понюхал. "Этот вроде трезвый" — удивленно сказал старшина и протянул кружку Кобелеву. Тот брезгливо отмахнулся — после старшины там ловить было уже нечего, запах его выхлопа глушил все в округе. Точно таким же образом были протестированы на предмет опьянения и остальные. Разумеется, по методу старшины мы оказались трезвы аки фарфоровые изоляторы на телеграфных столбах. Дейнеко, осмелев, внезапно заявил, что искал под кроватью пуговицу. Дневальный сообщил, что ему стало страшно и он самовольно закрыл обе двери на стул, не предупредив меня. Негорящие лампочки тоже объяснили каким-то немыслимым образом, а китель на единственной горящей лампе, оказывается, просто сушился. Кобелев понял, что мудрый старшина с молчаливого согласия ротного просто парит ему мозги и откровенно отмазывает нас, пообещал доложить куда следует о порядочках в нашей казарме и удалился в свою дежурку на первый этаж. Наши же командиры ушли продолжать праздновать Новый год, пообещав назавтра попереубивать нас всех за пьянку в казарме и испорченный вечер. Впрочем, разборка и санкции были не столь ужасными, с утра у начальства болела голова и, утром в казарму пришел только старшина, привычный к любым дозам алкоголя. А через пару дней, когда разговор все же состоялся, он был не так уж и ужасен. Но с ночными праздниками в казарме пришлось на время завязать. Других последствий для нас это не имело. Так я встретил Новый год.