Эдит Саундерс - Сто дней Наполеона

На следующий день в Moniteur{68} появился рапорт Коленкура, объяснявшего свою неспособность вступить в переговоры ни с одной европейской страной. В то же время стало известно о выпуске декретов от 9-го и 10-го числа, призывающих на службу военных и Национальную гвардию. Новость шокировала обывателей, которым внушали, что у Наполеона имеется взаимопонимание с державами, и кредит доверия правительству резко снизился.

У французов были основания тревожиться, так как союзники намеревались вторгнуться в их страну в ближайшем будущем. В Италии австрийцы предприняли наступление, и король Иоахим Мюрат отступил, хотя эта новость еще не достигла Парижа. Генеральный план Веллингтона на тот момент состоял в том, что военная операция должна быть начата союзниками справа от линии их расположения. Войска под его командованием должны были перейти бельгийскую границу одновременно с прусской армией. Союзные армии Австрии и Баварии последуют за ними, двигаясь вдоль по течению Верхнего Рейна, а русская армия подойдет с востока третьей гигантской волной. Позднее, когда Наполеон почти целиком разместил свою армию вдоль границы с Бельгией, Веллингтон был вынужден изменить свой план и предложить начать великое наступление слева от Союзников, с восточной части Франции, где сопротивление будет минимальным. Но Наполеон сам намерен был нанести удар до того, как союзники завершат свои планы.

5.

Войска капитана Мерсера высаживаются в Остенде;

Наполеон и либеральная конституция;

Мерсер в Страйтеме;

поражение Мюрата

Британские солдаты в тот момент пересекали пролив, и 13-го числа капитан Мерсер со своим войском высадился в Остенде. Он был прекрасным солдатом, ему суждено было сыграть значительную, хотя и не вознагражденную по заслугам, роль в битве при Ватерлоо. В отличие от Веллингтона, который в юные годы разбил свою скрипку, чтобы уделять больше внимания военной карьере, Мерсер брал с собой на войну кисти и краски и на досуге делал наброски. Он также изо дня в день вел дневник, который дает как полное представление о жизни рядовых солдат, так и великолепные зарисовки Нижних стран, увиденных глазами опытного наблюдателя.

Дневник Мерсера описывает, как "Салюс", транспортный корабль, на котором его солдаты прибыли за границу, причалил к берегу среди других судов, с которых высаживались люди и лошади. "Какое зрелище! - пишет он. Какой стоит крик, ор, гам и всплески!" На "Салюс" сразу же поднялся один из уполномоченных морских транспортных офицеров с толпой моряков, которым он приказал бросать лошадей и седельное снаряжение в воду. Думая преимущественно о своем значении и авторитете, но совсем не о войне, в которую была ввергнута его страна, он отмел протесты капитана Мерсера и готов был выбросить в море даже боеприпасы. "Ничего не могу поделать, сэр, - говорил он, в то время как лошадей с шумом сталкивали прямо в ледяную воду. - В приказе герцога определенно сказано, что войска по прибытии должны высаживаться на берег без каких-либо задержек, а корабли должны быть отосланы обратно". "Образовавшаяся свалка и суматоха не поддается никакому описанию, - пишет Мерсер. - Связки упряжи скорой чередой отправлялись за борт вместе с лошадьми. Напрасно мы разъясняли, какой убыток и ущерб может нанести подобная процедура. "Ничего не могу поделать", "это не мое дело", "в приказе герцога определенно сказано", и т. д. и т. п. - вот всё, что нам отвечали". Несколько отрядов пришлось переправить за борт, чтобы собрать и сложить вещи и успокоить перепуганных лошадей, пока Мерсер боролся за спасение остального снаряжения. "Мне не без труда удалось, - пишет он, убедить наконец капитана Хилла в необходимости оставить оружие, фуры с боеприпасами и т. д. на борту в течение ночи, иначе из-за его безумного рвения все это осталось бы лежать на сыром песке или было бы смыто в море".

Был уже вечер, когда все солдаты высадились на берег, собрали вместе дрожащих лошадей и выудили из моря седельное снаряжение. Они насквозь промокли, замерзли и устали, но к их прибытию не было приготовлено ни еды, ни крова. Без сомнения, с такого рода отношением английские солдаты сталкивались, начиная с 1066 года{69}, когда им приходилось драться за свою страну, и никто не пытался протестовать вплоть до времен Крыма{70}. Что же касается капитана Хилла, то такие капитаны жили и будут жить, пока существуют войны.

Мерсер отправился верхом на поиски приюта на ночь, а его солдаты и лошади терпеливо дожидались его возвращения. Наконец он обнаружил недалеко от города несколько пустующих сараев и на закате вернулся на берег. "Моему взору открылась сцена самого ужасного беспорядка. Наши седла, упряжь, обоз и т. д. были все еще наполовину закопаны в песок, и надвигающийся прилив грозил все это утопить. В довершение всех несчастий пошел проливной дождь, и гроза, собиравшаяся весь день, теперь яростно на нас обрушилась. ...Тем временем наши люди, ослепшие от молний, с фонарями, взятыми на корабле, спешно искали многочисленные недостающие вещи. ..Наконец, собрав столько, столько было возможно, и оседлав наших лошадей (две или три из которых убежали), мы отправились к сараям вскоре после полуночи вместе с кузнецом и другими пешими солдатами, которые несли фонари во главе нашей колонны".

Дождь продолжал лить, и среди других опасностей оказался шаткий мостик, который обрушился, увлекая за собой вниз, в канаву, людей и лошадей. Дороги были грязные и такие скользкие, что лошади постоянно падали, фонари непрерывно гасли. До сараев дошли не раньше двух часов ночи. К счастью, они были большими и сухими и в них нашлось множество сена и соломы. Уставшие и голодные люди заняли их с благодарностью. Мерсер пишет: "Все наши удовольствия происходят от эффекта контраста. Необходимость провести ночь в подобном сомнительном убежище, которое предоставляли эти сараи, и в сырой одежде можно было бы счесть за несчастье, однако мы после двенадцати часов изматывающей работы и борьбы с непогодой смотрели на них как на дворцы и, позаботившись о наших животных, насколько это было возможно в тех обстоятельствах, приготовили ночлег, столь же необходимый, сколь и долгожданный".

Мерсер уже возлежал на сене, когда ему принесли записку от жены местного мельника, предлагавшей свое гостеприимство ему и его офицерам.

Само собой разумеется, мы направились туда. Нас провели в кухню, необыкновенно опрятную, где нас встретила приятная женщина, а один из ее слуг уже разжигал плиту и готовил кофе - неожиданная роскошь! В добавление к этой своей доброте она предложила нам две кровати, которые охотно и с благодарностью заняли лейтенанты Инглби и Булл. Что касается меня, я предпочел не снимать одежду, чтобы не надевать ее утром сырой, и потому отказался. Кофе так освежил нас, что, несмотря на усталость, мы провели приятный час за разговором с нашей доброй хозяйкой и шутками с ее слугой Коше, добродушным, глуповатым калибаном{71}. Наконец наши веки стали тяжелеть. Леди удалилась в свою спальню, Коше куда-то спрятался, и мы, утонув в старомодных креслах с высокими спинками, вскоре погрузились в забытье".