Оруэлл - Юрий Георгиевич Фельштинский
В Саутволде Эрик попытался заняться живописью. Он отнюдь не переоценивал свои художественные способности (вполне справедливо), но с удовольствием писал пейзажи, особенно морские просторы. Вскоре, однако, он забросил это занятие, сочтя его бесплодным. Правда, в следующие годы, проводя время с бродягами, он обычно представлялся им художником-неудачником по имени Бертон и даже развлекал спутников своими рисунками.
Во время одной из вылазок Эрика на побережье с кистями и акварельными красками на него обратила внимание супружеская пара. Фрэнсис Фирц был крупным предпринимателем в сталелитейной промышленности, его супруга Мейбл увлекалась литературой, обладала хорошим вкусом, легко заводила знакомства в творческих кругах и среди издателей, покровительствовала начинающим авторам. Эрик ей понравился, она прочитала некоторые его рукописи, порекомендовала перебраться в Лондон и пообещала протекцию в художественном мире154. Через непродолжительное время она познакомила Блэра с издателем Максом Плауманом и литературным агентом Леонардом Муром, контакты с которыми послужили толчком к превращению его из робкого начинающего автора в активно публикующегося известного писателя.
Эрик решил перебраться в столицу, полагая, что именно там сможет и набраться нового жизненного опыта для литературного творчества, и установить связи с писательскими кругами и с редакциями газет и журналов. Ранней осенью, еще до получения ответа из Индии, он написал Рут Питтер, знакомой своей старшей сестры, которая жила в Лондоне, занималась декоративным оформлением мебели и другой домашней утвари и писала стихи (к этому времени ей удалось выпустить уже два сборника), с просьбой найти ему недорогую комнату. Оказалось, что таковая имеется в доме по соседству с местом работы Рут. После уведомления об отставке Эрик переехал в Лондон и поселился на тихой улице Портобелло в крохотной комнатке без отопления, которую сдавала высокомерная дама по фамилии Крейг.
Рут была старше Эрика на несколько лет, но, похоже, у них почти сразу же начался роман. Эрик признался Рут вскоре после переезда, что, когда он ее увидел, первой мыслью было: «Интересно, легко ли овладеть этой девушкой»155. В остальном быт оказался нелегким. В комнате было очень холодно. Прежде чем сесть за стол, чтобы писать, Эрик должен был отогревать руки над свечкой. Как-то он признался в этом Рут, и она достала для него какую-то старую газовую печку. Стало намного теплее, сразу же улучшилось настроение и повысилась работоспособность. Роман с Рут оказался недолгим, но друзьями они остались на многие годы.
Намерение писать книги не означало, что это «неопределенное желание» может быть легко реализовано. Ранние опусы Эрика были откровенно слабыми. Он с опаской садился за стол и вначале писал коряво и малоинтересно. Однако постепенно мастерство совершенствовалось, создавались более привлекательные фрагменты, главным образом публицистического характера. Рут Питтер, видимо, всё-таки преувеличивая недостатки ранних произведений Эрика, созданных по возвращении из Бирмы, вспоминала: «Он писал так плохо, что ему надо было учиться писать… Мы часто смеялись и даже плакали над отрывками, которые он нам показывал»156.
Блэр буквально метался, стремясь найти занятие по душе кроме писательского труда, которым просто не мог не заниматься, но к которому относился крайне скептически, подчас оценивая себя как графомана. Негативные самооценки с годами смягчились, но полностью не исчезли до конца его дней. Передавая очередную новую вещь, прежде всего крупные произведения (романы, обширные очерки), литературному агенту или издателю, Эрик почти всегда впадал в панику, ожидая негативной реакции.
На дне
Наивно стремясь своим творчеством переделать мир, Эрик Блэр всё отчетливее понимал крайнюю недостаточность бирманского опыта и стремился восполнить его новыми жизненными впечатлениями. Через полтора десятилетия в автобиографическом очерке для американского издания Оруэлл признавался: «Когда я возвратился в Европу, я жил около полутора лет в Париже, создавая романы и рассказы, которые никто не публиковал. Когда у меня кончились деньги, я на несколько лет оказался в состоянии действительно глубокой бедности, во время которой я был, помимо всего другого, мойщиком посуды, частным воспитателем и учителем в дешевых частных школах»157.
Конспективно это было правильно, но некоторые стороны жизни этих лет упомянуты не были, а об остальных было сказано настолько отвлеченно, что эти строки не могли передать подлинный характер переживаний молодого писателя. Пессимистическое настроение Эрика было связано и с недавним бирманским опытом, и с тем, что, как он полагал, его первые литературные сочинения, прозаические и стихотворные, были крайне неудачными. Личная жизнь тоже не складывалась.
Раздумывая в первые недели жизни в Лондоне о том, где можно пополнить свои впечатления о быте низов, набраться необходимого для творчества жизненного опыта, Эрик вспомнил прочитанную в Бирме книгу Джека Лондона о его путешествиях по Ист-Энду – району бедноты. Блэр решил последовать примеру американского писателя, усовершенствовав «методику» знакомства с обитателями лондонских трущоб. Если Джек Лондон являлся в Ист-Энд, не скрывая, кто он, демонстрируя, что он, выходец из другой среды, стремится познать быт нищеты и помочь ей, Блэр пришел к выводу, что наберется опыта лучше и полнее, если предстанет перед бедняками одним из них.
Купить поношенную одежду особого труда не составляло. Значительные опасения, однако, вызывало то, что он не умеет разговаривать на кокни – языке лондонского простонародья, на котором, как считали в интеллигентских кругах, общались жители Ист-Энда.
Эрик стал практиковаться в употреблении простонародного диалекта, но буквально через несколько дней убедился, что для доведения его до совершенства потребуется немало времени. На собственный страх и риск он отправился в грязные закоулки Ист-Энда, переодевшись в старое и грязное «обмундирование». К его удивлению, всё прошло благополучно. Блэр убедился, что особого, общего для всей бедноты диалекта не существует. Его приняли за своего. Достаточным оказалось употреблять грубые и вульгарные выражения и, главное, быть одетым в обноски158.
Так началось знакомство нашего героя с лондонскими, а затем и парижскими трущобами. Постепенно накапливался материал для будущих сочинений. Правда, вначале желание собрать материал для книги было очень неопределенным. Эрик пока не представлял, во что выльется тот багаж разнообразной информации, который оказался в его распоряжении: будет ли это роман, сборник рассказов, книга очерков или своего рода ранняя автобиография. Но дело было даже не в этом. Возникло неукротимое желание узнать лучше, как живет британская
