Лаура Ферми - Атомы у нас дома

В Читта Джардино за Энрико и его сестрой послали машину, но машина вернулась и привезла только Марию. Энрико был еще не готов. Скоро собрались все, а его все не было. Я чувствовала себя очень неловко. Наконец он появился и объяснил: он начал переодеваться и надел новую сорочку, купленную для этого торжественного случая. И оказалось, что рукава у нее на три дюйма длиннее, чем надо, потому что все сорочки шьются с рукавами одной длины, так, чтобы они приходились впору любому великану. Энрико был в доме один. Что делать? Он, как всегда, сохраняя полную невозмутимость, уселся за швейную машину и застрочил складки на обоих рукавах. Это было не первое и не самое значительное его достижение по швейной части. Прошлым летом в Альпах он с гордостью показывал мне свои походные штаны, которые он сшил себе сам по образцу старой пары.

Решив проблему рукавов, Энрико теперь был готов приступить к новой для него проблеме — женитьбе. Мы уселись в машины и поехали.

Наша свадьба состоялась без религиозной церемонии, потому что мы с Энрико были различных вероисповеданий; в Риме тогда это называли «брак в Кампидольо». Энрико, как почти все итальянцы, был католик, хотя он и не признавал никаких религиозных обрядов, а я принадлежала к свободомыслящей еврейской семье.

Мы подъехали к подножию Кампидольо, исторического Капитолийского холма, который во времена Римской империи был крепостью. Здесь некогда гуси разбудили своим криком воинов и спасли город от нашествия галлов. Машины стали подниматься по трассе, проложенной в Тарпейской скале, с вершины которой римляне сбрасывали предателей, осужденных на смерть. Мы проехали мимо маленькой пещеры, где всегда держали волчицу — эмблему Рима; а еще выше миновали клетку — теперь уже пустую, — при Муссолини в ней сидел орел. Муссолини возродил военную мифологию латинян, а римский орел считался символом победы.

Машины остановились на вершине холма, на Пьяцце, где Марк Аврелий, император-мудрец, вечно скачет на своем бронзовом коне. Пьяцца с трех сторон замыкается тремя монументальными дворцами. Один из этих дворцов — мэрия. Там муниципальный чиновник с синим шарфом через плечо принял от нас в этот знойный день девятнадцатого июля клятву супружеской верности.

Когда мы вышли из дворца на площадь, весь наш свадебный кортеж был запечатлен на фотографии, как оно и полагается по традиции. К несчастью для прекрасного пола, моды того времени отличались редким безобразием, и все женские лица на фотографии выглядывают из-под нахлобученных шляп, похожих на перевернутые горшки. Мы с Энрико стоим впереди: он несколько смущенно улыбается фотографу, а я неловко держу букет цветов. По обычаю жених в день свадьбы подносит невесте букет цветов, но Энрико в тот день, как это, впрочем, с ним всегда бывало, даже и не вспомнил про цветы. Пока мы дожидались в мэрии очереди вступить в брак, заботливые родственники отрядили кого-то из моих кузенов в ближайший цветочный магазин за букетом.

На этом снимке трудно кого-нибудь узнать: моя матушка, сестры и сестра Энрико — все они под этими шляпами на одно лицо. Блаженно улыбающийся морской офицер — это мой отец. Толстенький, кругленький человечек с гладким сверкающим черепом и насмешливыми, похожими на бусинки глазами — сенатор Корбино. Он был шафером Энрико, и он первый довел до моего сознания, что я стала замужней дамой. Как только церемония окончилась, он подошел ко мне и, стараясь придать своему улыбающемуся лицу самое торжественное выражение, поклонился, поцеловал мне руку и сказал:

— Примите мои поздравления, синьора Ферми.

И мы поехали домой.

Мы начали наше свадебное путешествие с довольно рискованной эскапады: мы полетели.

Гражданская авиация в то время еще не вышла из младенческого возраста: первая пассажирская линия в Италии была открыта всего два года назад, в апреле 1926 года. Приблизительно в это время некий итальянский эксперт по авиации писал: «Металлическая конструкция (аэропланов) в свое время приобрела столь горячих защитников, что многие аэропланы теперь делаются целиком из металла… однако дерево снова начинает применяться, поскольку деревянная конструкция легче и значительно дешевле… Недавно была проведена экспертиза новой металлической модели… Она, несомненно, заменит деревянные аэропланы».

В 1928 году все итальянские линии обслуживались двухмоторными гидропланами итальянского производства типа Дорнье Валь. Если на линии Палермо — Генуя, которая проходит вдоль западного побережья Италии, есть основания для курсирования гидропланов, то на таких сухопутных линиях, как Турин — Павия — Триест, это по меньшей мере странно. Для посадки в Турине и Павии на реках По и Тичино устроены плавучие пристани.

В министерстве воздушного флота ведется тщательный статистический учет всех полетов, и таким образом я узнала, что я была одна из 304 итальянок, которые летали в 1928 году, а Энрико — один из 1358 итальянцев. Среди иностранцев пропорция женщин несколько выше: мужчин — 242, женщин — 89. Отсюда явствует, что итальянские женщины отличаются благонравием и сидят дома. На каждом гидроплане помещалось восемь пассажиров, но в среднем на каждый полет приходилось четыре человека. В этих коротеньких сводках сквозь всю их сухость чувствуется, что Италия гордится своей авиацией.

В сводках отмечалось, что полеты совершаются ежедневно, за исключением воскресных и праздничных дней, что случаи отклонения от маршрута на линии почти отсутствуют и что за весь год не зарегистрировано ни одного несчастного случая ни с пассажирами, ни с командой.

В тот день, когда мы вылетели в Геную с римского аэропорта, расположенного на берегу Тирренского моря, близ Фьюмичино, погода стояла великолепная. На небе ни облачка, ни малейшего ветерка, и море не затянуто туманом. Наш маленький гидроплан летел вдоль берега, где один за другим мелькали фешенебельные курорты. Он летел так низко, что ясно были видны яркие цветные зонтики на золотом песке и группы купающихся, которые махали руками, приветствуя огромную птицу, которую мало ли что ждет на пути. Но все сошло как нельзя лучше, если не считать воздушных ям, от которых у меня вначале замирало сердце, и затянувшейся посадки — мы так долго подпрыгивали на волнах, что, казалось, это никогда не кончится. Я сошла на берег совершенно зеленая, но мне было приятно сознавать, что я ничем не выдала своего испуга. Я подумала, что Энрико должен гордиться своей женой.

Из Генуи мы поездом, а затем автобусом добрались до Шамполюк, деревушки в Западных Альпах, в долине, которая ведет к леднику между Монте Розой и Маттерхорном. Мы оба любили высокие горы, экскурсии из одной долины в другую через пустынные перевалы, где вдруг открываются во всем своем величии снежные вершины и изумрудные пастбища у их подножий.