Дорогой читатель. Неавторизованная автобиография Ким Чен Ира - Michael Malice
В какой-то момент исполнители запели: "Это утро рассветает над лесами горы Пэкту".
"День рассветает над Восточным морем в Корее, - сказал один из мудрецов, - а не над горой Пэкту. Неужели они ничего не знают о законах природы?"
Я повернул голову в сторону, чтобы посмотреть на того, кто ведет себя так хамски и неуважительно. Я была потрясена до глубины души. Эти люди были не уличными хулиганами, а сотрудниками Министерства национальной обороны. Хуже того, я узнал в них довольно высокопоставленных лиц. Я повернулся обратно к сцене, чтобы они не увидели, что я их заметил.
"Что это за песня?" - ныл второй мужчина. "Она длинная, как бельевая веревка".
"Где они нашли этого актера?" - спросил первый. "Он красив, как женщина! Они что, никогда не видели Ким Ир Сена во плоти? Он похож на толстого разносчика из китайского ларька в моем районе".
"Вы видели, что у него на затылке растет? По-моему, у него беременная шея".
Я был в ярости, слушая этих нецензурных людей. Это была буквально самая сильная злость, которую я когда-либо испытывал в своей жизни. Через некоторое время я заставил себя успокоиться. И хотя это может показаться абсурдным, эти ужасные люди в итоге спасли Корею.
То, что они так неуважительно отзывались о маршале, говорит об их низком семейном положении. Но тот факт, что они делали это открыто и публично, говорил мне о том, что происходит нечто более глубокое. Эти люди не знали, кто сидит рядом с ними, и не прилагали особых усилий, чтобы смягчить свой голос. Это говорило о том, что они привыкли находиться рядом с теми, кто разделяет те же взгляды, то же отсутствие уважения. Среди гражданских лиц это было бы одно, но среди военных? Среди членов Министерства обороны? Очевидно, что фланкисты не были просто изолированными, случайными представителями корейской нации.
Они были организованной силой.
План фланкистов сразу же стал мне понятен. Пленум Центрального комитета партии должен был состояться в конце года. Некоторые фланкисты уже публично призывали к якобы "пути к социализму", некоторые даже заходили так далеко, что требовали установить в Корее советскую власть. Другие, умышленно не зная о кошмаре к югу от 38-й параллели, выступали за "путь к буржуазной демократии" в американском стиле. Еще одни хотели выполнять приказы председателя Мао (которым я очень восхищался как лидером своего, китайского, народа).
Каждая из этих фракций была представлена в партии. И каждая из этих фракций сама по себе была раздражителем, в худшем случае - помехой, с которой нужно считаться и сразу же отстраняться. Но если они объединятся вместе, то могут устроить настоящую бойню. Возможно, они даже смогут сместить премьер-министра с поста. Как минимум, возникли бы проблемы между Кореей и нашими сильнейшими союзниками - Советским Союзом и Китаем.
Эти разнообразные фланкисты были неизвестными людьми, но премьер-министр принял их в партию из уважения. Я знал, что он ожидал, что они отплатят ему за доверие и щедрость искренностью. Он думал, что, получив руководящие посты, они будут преданы только Корее. Но его благосклонность и доброта были встречены высокомерием. Властное отношение этих фланкистов привело к тому, что они стали считать свои интернационалистские взгляды выше чучхейских. Они не ставили Корею на первое место и, очевидно, намеревались поставить маршала Ким Ир Сена на последнее.
Мне не терпелось рассказать маршалу о том, чего я опасался. После выступления я сразу же отправился домой. Мне казалось, что жизнь премьер-министра в тот момент была в опасности. Когда я застал его в кабинете, он сразу же отстранил находившихся с ним чиновников и уделил мне все свое внимание. "Я должен поговорить с вами о срочном деле", - сказал я.
Он вскинул голову и посмотрел на меня, обеспокоенный скорее моим волнением, чем собой. "Вы пришли по поводу флуктуариев".
У меня закружилась голова. Он сказал это так непринужденно, что я не могла поверить. "Вы знаете?" И тут я поймал себя на мысли. Конечно, он знал.
"Я хочу, чтобы вы поставили себя на мое место", - сказал он мне. "Я хочу, чтобы вы подумали, какие действия вы бы предприняли, будь вы руководителем Республики. Мы обсудим это завтра, под теплым корейским солнцем".
Кивнув и не сказав больше ни слова, я ушел в свою комнату. Всю ночь я почти не спал, размышляя, как лучше поступить в сложившейся ситуации. Как бы я ни смотрел на этот вопрос, мой выбор казался очевидным.
Рано утром следующего дня мы с премьер-министром отправились прогуляться по саду. По приятному ветерку и яркому солнцу невозможно было догадаться о заговоре, который здесь творился. "Враг набрасывается на нас со всех сторон", - сказал маршал Ким Ир Сен. Он говорил со вздохом отставки, обиженный тем, что эти махинации были необходимы. Он так хотел единства Кореи - не говоря уже о воссоединении, - что, думаю, этот вопрос поразил его до глубины души. Он всегда считал Корею единым целым, а эти люди делали все возможное, чтобы еще больше разделить нашу страну и наш народ.
"Вы справитесь с этим", - сказал я. "Вы справлялись и с худшим".
"Так если бы вы были ответственны за страну, что бы вы сделали?" Он смотрел на меня в ожидании ответа. Это была не утренняя светская беседа. У премьер-министра все равно не было времени на подобные фривольности.
"Я бы уничтожил их в обмен на их вызов".
Он отвел взгляд, слегка покачивая головой, вспоминая десятилетия борьбы - и надеясь, что она скоро закончится. "Это единственный способ справиться с ними", - пробурчал он. "Это серьезный урок, который я усвоил за тридцать лет революционной борьбы. Вы уже поняли истину революции. Я очень рад, что это уже стало частью вашего характера".
"Так что же вы собираетесь делать?"
Он смотрел прямо на солнце, не моргая ни на мгновение. "Я буду бороться с ними с помощью величайшей тактики, которая есть в моем распоряжении: тактики чучхе".
Его кампания была столь же немедленной, сколь и тонкой. В мае 1956 года была введена новая система. Теперь для встречи с иностранцами корейцам требовалось разрешение партийного начальства. Это преподносилось как попытка свести к минимуму шпионаж в пользу враждебных стран. Фланкисты, занимавшие влиятельные посты, рассматривали разрешения как простую формальность. Они всегда ходили в гости к русским и китайцам - единственным иностранцам, которым в то время была предоставлена привилегия жить в КНДР. Они считали, что дело не в них.
Но это
