Гибель советской империи глазами последнего председателя Госплана СССР - Владимир Иванович Щербаков
Первый раз в жизни я видел документ собственноручно подписанный Генеральным секретарём ЦК КПСС. Обычно приходили факсимиле, а тут размашисто поперёк страницы “Н.И. Рыжкову. Прошу решить и доложить Политбюро в трёхдневный срок”. И личная подпись М. С. Горбачёва, да ещё и синим карандашом, что, видимо, также что-то для чиновников означало. Хотя я и не знал значения использования конкретного цвета карандаша для резолюции, но вспомнил случаи из воспоминаний помощников И. В. Сталина, для каких целей тот использовал синий и красный цвет карандашей. Подумал, что если копируется стиль резолюций, то могут копироваться и меры по контролю за исполнением. Смотрю на дату резолюции – ничего себе, уже второй день заканчивается! То есть через сутки правительству надо докладывать в Политбюро, причём вопрос непростой и щекотливый – речь ведь шла о пересмотре системы оплаты труда тысяч работающих. Вопрос поставлен жизненный и правильный, ситуация абсурдная – нашивка на робе рыбака определяет разброс в зарплате в 2–3 раза. В практическом плане нужно сначала разобраться, как сложилась и чем обосновывается эта ситуация, она ведь существует почти 40 лет, но нет времени. Генеральный секретарь поручил председателю Совмина доложить в трёхдневный срок. Денег в бюджете нет. В таких условиях средства можно только перераспределить, но совершенно непонятно как, то ли там отнять, то ли сюда добавить. В общем, сумасшедший дом! Наверху понимают сложность дела? Три дня на решение проблемы, касающейся нескольких тысяч человек, 4–5 отраслей и сложившейся за 40 послевоенных лет! Но исполнение поручений теперь моя работа. Я стал чиновником.
Объявляем аврал, готовим предложения: вот тут срочно сделать так, а всё остальное требует более серьёзного изучения и обсуждения, потому что отнять нельзя – северяне, пусть и понимают, что, работая в тропиках, получают свои северные надбавки незаслуженно, сразу взбунтуются, а, чтобы добавить другим, денег нет. Сложный вопрос с вечерними и ночными надбавками. Для потребителя без разницы, в какое время суток поймана рыба, он всё равно получит её в замороженном виде, а вот для заработка команды – очень важно. Подтолкнём людей к припискам. Да и как вести учёт? В результате удовлетворения просьбы рыбаков Минрыбфлота не улучшим, а усугубим ситуацию: один и тот же вид рыбы, пойманной в одном и том же районе промысла, будет иметь различную цену в зависимости от заявления капитана о том, в какое время суток она выловлена? Вообще не понятно, как определить цену на одинаковую рыбу, пойманную в разных регионах? Как определить, поймана она реально днём или ночью? Как определить её себестоимость? Как продавать одинаковую рыбу по разной цене? Иначе говоря, поставленный вопрос правильный, но предложения по его решению неприемлемы. Решение нужно искать. Требуется время. Но можно, например, повысить тарифные ставки рыбакам на сезон “полярной ночи”.
Так или иначе с первой частью задачи мы справились, пользуясь старыми знакомствами и в Госплане, и в Минфине всё согласовал, проект решения и доклада завизировал во всех заинтересованных ведомствах и сдал на следующий день в 19 часов вечера в канцелярию правительства, посчитав, теперь-то всё: я успел задание сделать вовремя, решение предложил! Дальше слово было за Н. И. Рыжковым. Тем временем жизнь закружила, ежедневный хоровод самых разных вопросов, докладных записок, согласований, совещаний, отвлёк меня. Даже не отследил, вышло ли рыбное постановление, и в каком виде.
Проходит пара лет, я уже работаю в аппарате Совета министров. В первый же день на новом месте на стол ложится письмо министра всё того же рыбного флота. Среди многих вопросов по хозяйственному механизму всплывает уже знакомый мне вопрос по зарплатам рыбаков. На память я не жалуюсь, полный желания проявить себя набираю первого заместителя министра и говорю ему: “Слушай, ты когда бумажки готовишь в Совмин, обстановку хоть знаешь? Твой вопрос решён ещё два года назад!” Он отвечает: “Володь, да не решён он!” – “Как не решён? Решён!!! – горячусь я. – Два года назад! Вы вообще, чем там занимаетесь – только водку пьёте и рыбой закусываете?!” – “Сейчас проверим”, – говорят мне.
Ну, думаю, надо на всякий случай и мне по кодификации навести справки. Запрашиваю. И правда, нет документа в кодификации. Не выходило такое постановление! Беру письмо, иду к управляющему делами Совмина Смиртюкову, говорю: “Вот, мол, Михаил Сергеевич, неувязка тут какая-то. Мне передали на исполнение это письмо, я знаю, что вопрос уже решён, поскольку сам этим занимался в Госкомтруде, а в кодификации нет такого постановления”.
А управляющий был старым волком – он в Совмине (тогда ещё Совнаркоме) аж с 1930 года, больше 20 лет в должности управделами, – посмотрел на меня пристально и говорит:
– Это примерно июль 85-го?
– Да, примерно, так, – отвечаю.
“Вот, думаю, память у старика в 78 лет!”
– Пойдём, – говорит он мне.
У Смиртюкова был большой кабинет, а за дверцей ещё боковушка, там он обычно обедал. Мебели никакой, только стол обеденный, стул да кушетка для