Артем Драбкин - По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии

А мост был совсем недалеко, но если кричать — не услышат, там очень шумно.

Мы пока в резерве. Наши уезжали на Проню, меня оставили с Суворовым. Алексей служит в 31-м батальоне командиром роты. Петька Соболев сказал мне, что кто-то наговорил ему обо мне кучу гадостей, и он не может простить (в 31-м Юренкова — врач батальона и Тамара — мои «доброжелатели», они из зависти способны на любую подлость), но как мог Алеша поверить? И что делать мне? Мне же не в чем оправдываться. А может, другая причина — сердцу, говорят, не прикажешь. Или это все скуки ради? Об этом знает только он. Но почему же честно обо всем не сказать, я бы поняла и ни на минуту не стала бы себя навязывать. Не ждала я от него этого. Ну, что же, как говорили в старину: бог ему судья. А я благодарна судьбе за все, что было.

Вера мне говорит, что у меня допотопные взгляды, что мне нужно было жить в прошлом веке. Может, она и права. Но перевоспитывать себя не могу, да и, признаюсь, желанья не имею. Я не могу понять, зачем сначала должна быть беременность, а уж потом — в лучшем случае — оформление отношений. Ну а если лучшего случая не будет? Тогда что? Да я даже в лучшем случае не представляю, что делать. Умолять оформить отношения, навязывать себя, просить, чтобы тебе оказали милость, сжалились? А может, угрожать командованием, парторганизацией? В любом случае, за редчайшим исключением (а они, как известно, подтверждают правило), это шантаж. И не верю я, что после будет счастье и хорошая семья. И мне лично не нужно ни жалости, ни милости. Всю жизнь висеть на шее у человека только потому, что тебя пожалели? Нет, нет, нет и нет. Мне нужно, чтобы меня глубоко уважали в первую очередь и любили не в последнюю.

Вчера поздно вечером прибежал связной — в роте ЧП. Мы бежали бегом. Прибегаем во двор, где живет Суворов, и в темноте я увидела, что рядом с дверью под окном лежит человек. Я схватилась за пульс — пульса не было. Тут же стоял капитан и попросил не менять позу лежащему — ждут следователя. Это был старший лейтенант Волков, помкомвзвода Суворова. Убил его Суворов двумя выстрелами в спину — одна пуля попала в голову, вторая под лопатку. На стене избы — мозг. Криминал Волкова состоял в том, что он, окончив вечернюю поверку, отпустив солдат, шел мимо дома Суворова. Что его дернуло подойти и посмотреть в окно, а Суворов в это время находился во дворе, подошел к Волкову сзади и влепил ему два выстрела. Объяснил все это он тем, что якобы Волков имел виды на хозяйку Суворова. Мы все сидели в доме, ждали следователя. Заявился Фирсов, как всегда пьяный, и говорит капитану, чтобы он отобрал пистолет у Суворова, иначе он нас всех перестреляет. Через несколько дней подполковник Безрук вызвал к себе Суворова (тот был арестован), чтобы посмотреть на убийцу, и спрашивает у него: «Что же это ты, Суворов, как Онегин с Ленским из-за Ольги стреляться надумал?» (хозяйку звали Ольга), и Суворов в ответ спросил у него: «А в каком батальоне это было, товарищ подполковник?» Безрук говорит, что хотел ему в морду запустить чернильницу, да рук не стал пачкать. Суворова судил трибунал — дали десять лет, он просил штрафную.

Рядом с нами стоят десантники — 20-я отдельная Свирская гвардейская авиадесантная бригада. Они готовятся на Берлин, называют себя сталинскими войсками. Зовут к себе. Повеяло духом романтики, но это я в молодости бегала из части в часть, а теперь уж подумать надо.

Долго думать не пришлось, от романтики и следа не осталось. Они хуже, чем банда батьки Махно, только что с громким названием. Вечером я вела прием, человек двадцать пришло. Хозяйка сидела во дворе, жарила грибы. Вдруг являются четыре десантника, схватили ее и поволокли в сарай. Мои солдаты еле отбили, они ушли с угрозами. Дошло до того, их явилась целая рота, все с автоматами. Наш взвод со своими ПТР[31] занял оборону, завязался бой. До смерти никого не убили, но поработать мне пришлось. Я умоляла капитана забрать меня из этого взвода, который стоит вместе с ними.

Только перешла в роту, пошла со своими комсомольцами в батальон на собрание. Возвращались ночью и наткнулись в лесу на десантников, у них учения какие-то были. Они обнаружили нас и погнались за нами. Комсомольцы мои мгновенно испарились, и осталась я одна. Я так бежала, что думала, что у меня разорвется сердце. Если бы мирное время, чемпионкой стала бы. В землянку скатилась по лестнице. Капитан бросился ко мне, со мной просто истерика началась. Что было бы, если бы они меня догнали? Они ничем не лучше немцев. Капитан кричал: «Сволочи сиволапые, когда же конец этому будет?»

На другой день случайно столкнулась в лесу с их командиром бригады, подполковником. Я его увидела издали — он ехал на «Виллисе». Уж как я ни убегала, но он так виртуозно объезжал все сосны, что притормозил прямо передо мной и заявил: передайте своим, что сегодня к вам на танцы прибудут гвардейцы-десантники. Я сказала ему, что на поведение его десантников буду жаловаться Громову, командующему десантными войсками, и пошла к своим. Понятное дело, что танцы были тут же отменены. В соседней деревне до этого их не пустили на танцы, так они ту избу забросали гранатами, пришлось по десантникам открыть огонь из стрелкового оружия. Немного погодя мы узнали, что Громов приезжал в эту бригаду. Бригада за подвиги десантников была расформирована, и Громов провел децимацию — выстроили бригаду, и каждый десятый по счету был расстрелян.

Я — в санчасти батальона. Обстоятельства сложились так, что мне пришлось уступить место Асе. Она вышла замуж за Белянкина. Я отношусь к ней с большой симпатией, и мне ее искренне жаль. Ничего хорошего из этого не будет. Мало того что он как человек оставляет желать лучшего, так у него еще на Дальнем Востоке жена сидит. Свадьбу организовали в роте. Капитан явился со своей дамой сердца. Красивая девица, но жила с немецким комендантом. У меня в голове не укладывается, как можно подбирать после немцев. Кричали «горько» не только молодым, но и капитану и нам с Верой[32].

Теперь у меня, кроме Антонины, никого нет. Решила взять себя в руки, занялась витаминотерапией, глотаю горстями. Говорят: верь в камень, и камень спасет, наверное, по этому принципу на меня подействовали витамины. Я даже перестаралась. На начальницу свою не стала обращать никакого внимания. Она неравнодушна к Красильникову, и я назло ей стала с ним танцевать. Он приглашает меня стрелять (трофейных патронов горы), и я иду, не спрашивая у нее. Она очень недобрый человек. Крымская татарка, переживает, что Сталин выслал их всех из Крыма в Среднюю Азию, в том числе ее братьев, сестра ушла с немцами. Антонину, золотого человека, называет жидкой. Дусю-санитарочку — гадкой. Причем звучит это так: Антонина — жидка, Дуся — гадка. Она не в ладах с русским языком. Как я квалифицируюсь — мне неизвестно, но ничего хорошего от нее я не жду. Когда я дружила с Алешей, она говорила обо мне гадости. Я ей сказала, что могу доказать, что это неправда. Она не отказала себе в удовольствии удостовериться в этом. Но зато уж отцепилась от меня и рот больше не раскрывала. Я ей никогда не прощу этого.