Борис Вадимович Соколов - Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»

Здесь речь идет не о самоубийстве, а о грядущем убийстве героя, который должен погибнуть то ли от ножа в спину, то ли от пули в живот. И лишь такая насильственная смерть даст ему дорогу в рай, в который в противном случае барда не пустят за его грехи.

В этой песне Высоцкий вспоминает свое четверостишие 1971 года:

Сколько великих выбыло!Их выбивали нож и отрава.Что же, на право выбораКаждый имеет право.

Теперь он свой выбор сделал. Наркотики позволяли заглянуть за грань, но они же вели к самоубийству.

В июле 1979-го во время гастролей в Бухаре у Высоцкого случилась вторая клиническая смерть. По официальной версии, это произошло оттого, что Высоцкий отравился какой-то пищей, купленной на бухарском базаре. Однако Оксана Афанасьева уверенно утверждает: «Это случилось от передозировки, а не от жары. Володя в Бухару улетел один, потом мне позвонил его администратор Валера Янклович. Сказал, что Володя неважно себя чувствует и что мне нужно привезти лекарства. Я взяла промедол и вылетела».

По словам возлюбленной Высоцкого, в тот момент она не думала, что ее могут арестовать за провоз наркотиков: «Об этом не думаешь в тот момент. И потом, я привозила их один раз в жизни. Если бы я их не привезла, он бы умер. Там не было никакого кокаина, героина, это были лекарственные препараты. Если бы мне сказали, что сейчас у меня руку отрубят, но он будет здоров, я бы сказала: «Рубите».

А в Бухаре, куда мы переехали из Навои, Володя с утра пошел погулять по рынку. Но всенародная любовь – она же безгранична, и он то ли покурил, то ли еще что (он так и не рассказал), но пришел домой, и ему стало плохо. С нами был Володин друг, доктор Толя Федотов. Он вбежал ко мне в комнату: «Володе плохо». Я влетаю в гостиную – Володя мертвый: нос заострился, не дышит, сердце не бьется. И доктор Федотов, с абсолютно трясущимися руками, повторяет: «Он умер, он умер». Его трясло, у него истерика была. Я ему надавала по морде: «Делай что-нибудь быстро». Он сделал укол в артерию, и мы начали делать искусственное дыхание: он качал ему сердце, я дышала. По сути, мы его вдвоем реанимировали. Володя задышал, сознание вернулось. Потом он рассказывал, что видел меня, Толю. «Я понимал, что происходит, но не мог никак реагировать».

Потом пришли Янклович, Сева Абдулов (он тоже работал в концерте). «Ну что, мы отменяем выступление?» Я говорю: «Минуточку, а что, можете его не отменять? Он только что мертвый лежал. Володя, собирайся, мы уезжаем в Москву. Отменяется не только сегодня. Больше ничего не будет». Я настояла на своем. И мы уехали. Всем казалось, что это ерунда, что он – вечный и всех переживет».

В ту пору в СССР правоохранительные органы еще не вели активной борьбы с наркоманией. Считалось, что такой проблемы вроде нет, хотя в страну контрабандой поступали уже и кокаин, и героин, и ЛСД, а в больницах и аптеках учащались хищения морфия и других наркосодержащих препаратов.

В самом конце жизни, в 79-м, Высоцкий еще раз написал песню о «втором я». И на этот раз «второе я» представляло собой не алкоголика, а наркомана. Это был «мохнатый злобный жлоб с мозолистыми цепкими руками», о котором мы уже говорили выше, в связи с мнением Владимира Новикова о наркомании Высоцкого.

Тогда от наркомании лечили, полностью перегоняя кровь пациента через абсорбирующий уголь. Сколько-нибудь долговременного эффекта эта методика, к сожалению, не давала, поскольку не снимала психологическую зависимость от наркотиков.

Как раз в конце 1979 года Высоцкий попытался вылечиться от наркомании. Он рассказал о своих проблемах Леониду Сульповару, работавшему в Институте Склифосовского, попросил совета и помощи.

Сульповар вспоминал: «…Я начал искать, что можно еще сделать. Единственный человек, который этим тогда занимался, был профессор Лужников. К нему я и обратился… У меня была надежда большая – и я Володю убедил, что мы его из этого состояния выведем. Лужников разрабатывал новый метод – гемосорбцию. Я договорился… Но то не было абсорбента, то ребята выезжали в другие города. А Володя ждал – каждый день звонил: «Ну как? Ну когда?»

Янкловичу тоже запомнилась эта попытка спасения, предпринятая в апреле 1980 года: «Володя так ждал, так надеялся – ведь все это тянулось довольно долго… Он так хотел вылечиться!.. Сульповар договорился с профессором Лужниковым. Профессор попросил Володю обо всем рассказать откровенно, иначе не имеет смысла пробовать… Володя рассказал все: когда, сколько и как… Когда он может бороться, а когда нет. Решили попробовать…»

По словам Шехтмана, Сульповар обещал Высоцкому:

«– Через неделю выходишь – свежий, как огурчик. Полное излечение.

У Володи загорелись глаза:

– Замечательно! Все, Леня, – ложусь».

23 – 24 апреля в Институте Склифосовского Высоцкому наконец сделали гемосорбцию. Но никакого эффекта это не дало. Как вспоминал Сульповар, «я пришел к Володе, посмотрел, понял, что и здесь мы ничего не добились… Мы тогда думали, что гемосорбция может полностью снять интоксикацию… Но теперь ясно, что это не является стопроцентной гарантией…»

Также личный врач Высоцкого Анатолий Федотов, спасший его в Бухаре, скептически оценил результаты процедуры: «Володе сделали гемосорбцию… Кровь несколько раз прогнали через активированный уголь. Это же мучительная операция, и Володя пошел на это… Но гемосорбция не улучшила, а ухудшила его состояние. Мы приехали к нему на следующий день – Володя был весь синий…

– Немедленно увезите меня отсюда!

В общем, снова не получилось».

Янклович излагает эти события немного по-иному, но суть остается той же. Хуже того, сразу после Института Склифосовского Высоцкий отправился за наркотиками: «Рано утром приезжаю в больницу – тут Федотов путает, я приехал один… Вижу Володю и понимаю, что ничего не произошло.

Он говорит:

– Забери меня отсюда.

Врачи стоят поникшие…

– Может быть, попробовать еще раз?

Володя сказал:

– Нет, не надо…

И дал pасписку, что врачи не несут никакой ответственности, если снова начнет употреблять… Приезжаем домой. Володя говорит, что поедет в больницу. Я – ему:

– Ну ладно, ты о себе не думаешь! Но людей-то подводить нельзя…

Но все же садимся в машину, едем в Первую градскую. Знакомых врачей нет. Но Володя же – гениальный актер: он мог убедительно изобразить приступ печени, желудочную колику – все, что угодно… И, пока я бегал, чтобы предупредить врачей – Володе давать нельзя, – он сумел убедить девочек-медсестер из приемного покоя… Я понял это по его глазам. Смотрит на меня и говорит:

– Ну что, птичка моя… Видишь, ничего страшного не случилось».

Короче, хотели как лучше, а получилось как всегда.