Александр Александрович Богданов - Коллектив авторов
Таким образом, наблюдатель использует пометку (имя) для индикации, что он подтверждает существование чего-либо, и не использует ничего для обозначения того, что он не подтверждает. Конечно, при этом он не задумывается над тем, что он учитывает в качестве подтверждения существования – всего лишь его знак, но дальше действует так, как если бы он учитывал существование. Но, вообще говоря, и это принципиальный момент, знак существования и факт реального существования могут различаться. Психофизиологический параллелизм, как утверждает Богданов, – это наличие постоянного соотношения между психическими явлениями и физиологическими процессами нервной системы, так что «параллельно» ряду фактов сознания развертывается ряд одновременных физиологических нервных процессов в неразрывной и неизменной связи с ними. Богданов лишь указывает на эту идею как на задачу познания, оно должно связать психический и нервно-физиологический ряд в один целостный процесс.
Богданов выдвигает при этом передовую идею, что в познании первичны не объекты, а отношения (взаимодействия)[25]. Простейшим отношением между объектами, как мы уже отмечали, является различие, и именно на него реагируют органы чувств. Эта конструкция позволяет нам отделить в сознании стол от бумаги с помощью символов – названий «стол», «бумага». Граница существует лишь как указание пересечь ее – будь то изнутри вовне, будь то извне вовнутрь. Но в зрительном восприятии граница вызывает вполне реальный электрохимический импульс в зрительном нерве, который поступает в мозг и обрабатывается им, вызывая эффект изображения – лист бумаги, лежащий на столе. Так, нервный импульс соединился с ментальной конструкцией, и произошло это тогда, когда зрение дало скачок (разрыв непрерывности) в потоке импульсов, натолкнувшись на разницу в восприятии стола и бумаги, а сознание, наоборот, соединило ментальной конструкцией (различием) обе стороны формы в целостность – лист бумаги на столе. Так, на наш взгляд, работает механизм психофизиологического параллелизма, о котором писал Богданов.
В естественных науках эффекты вызываются импульсами, силами и прочими вполне конкретными вещами. Но в ментальном мире, мире коммуникации и организации эффекты вызываются различиями; в мире разума то, что не существует, может являться причиной действий. Бездействие, пребывание в привычном порядке может привести к неконтролируемому нарушению этого порядка. В настоящее время концепция разупорядочения, возникающего наряду с упорядочением, стала парадигмой современного естествознания и в значительной мере философии. Но в начале прошлого века идея Богданова о динамическом характере взаимодействия двойственных друг другу процессов организации и дезорганизации как источнике и механизме движения материи была поистине революционной.
Во время работы над тектологией Богданов приходит к убеждению, от которого он не отказался до конца жизни, что всеобщую организационную теорию можно построить только как науку, а не как философскую концепцию. Более того, он сформулировал утверждение о конце философии, зачеркнув тем самым свой огромный труд по созданию эмпириомонизма: «…по мере своего развития тектология должна делать излишней философию и уже с самого начала стоит над нею, соединяя с ее универсальностью научный и практический характер»[26].
Позже, в статье «От философии к организационной науке» Богданов утверждает, что «эмпириомонизм – организационная философия – есть только этап на пути к организационной науке», и, как только основы этой науки получили четкие очертания, «с этого времени философия, как таковая, потеряла для меня реальный интерес: она – временное и несовершенное объединение опыта, которое должно уступить место высшему научному его единству»[27]. Желание Богданова замкнуть всеобщую организационную теорию, придать ей полноту и логическую завершенность привели его к весьма спорному выводу. Если наука заключается в решении вопросов, которые можно решить с помощью консенсуса (координации социально-организованного опыта, в терминологии Богданова), а не путем постановки новых вопросов, то философия – это действительно не наука, а ее стимулятор. Основной прогресс в науке часто, даже может быть всегда, зависит от успешной постановки вопроса, который не возникал раньше; основной научный прогресс, следовательно, является отпрыском науки и философии.
Да, действительно, научное развитие в любом обществе зависит от продвижения структурных наук, в которых метод абстрагирования от индивидуальных случаев – требование универсальных законов – достиг наиболее развитой формы. Науки сегодня структурируются вдоль математических линий, и наиболее быстрые и эффектные изменения происходят именно в структурных науках. Среди структурных наук следует выделить не только чистую и прикладную математику, но также такие науки, как системный анализ, информационная теория, кибернетика и теория игр. Эти дисциплины составляют так называемую математику событий, развертывающихся во времени: события, планируемые и контролируемые человеком, события, управляемые структурами, которые действуют, как будто по плану, и другие события, подчиняющиеся законам вероятностной причинности. То есть эти науки составляют структурные теории изменений, происходящих со временем. Их наиболее важным инструментом является сегодня компьютер, а компьютерная теория сама относится к структурным наукам.
На наш взгляд, создание «Тектологии» является первой и неординарной, хотя и не завершенной, попыткой представить философскую концепцию (эмпириомонизм) в качестве структурной науки. Но как компьютер не может заменить творческое мышление человека и генерировать вопросы, так и «Тектология» не может заменить особые функции философии, в частности, связанные с необходимостью конструирования обобщенной картины мира, человека и его познания. Реальность может сильно зависеть от того, на какой стороне находится наблюдатель, и то, что истинно на одной стороне, вовсе не может быть таковым на другой (это и есть невидимое заблуждение). Так структурные науки могут склонить нас к опасной иллюзии, что реальность – это структура, которой можно управлять и которую можно контролировать. Но чтобы четко представлять себе нашу ситуацию, мы должны научиться следить одним глазом за нашими восприятиями и теоретическими конструкциями (психическое, в терминологии Богданова), а другим – за реальностью (физическое), окружающей нас.
Богданов верил в марксизм и материалистическое понимание истории, которые отражают взгляд на «внешний» мир, как на множество отдельных вещей, людей и событий, связанных причинно-следственными отношениями. К природной среде относятся так же, как если бы она состояла из независимых частей, используемых группами людей с различными интересами. Раздробленность распространяется и на общество, которое делится на нации, расы, религиозные, политические, экономические, профессиональные группировки. Уверенность в том, что связь между ними можно описывать в рамках случайности или причинно-следственной парадигмы, можно рассматривать как основную причину целого ряда социальных, экологических и культурных кризисов современности.
Индуктивный метод привел Богданова к ключевому вопросу: при бесконечном богатстве материала вселенной и бесконечном разнообразии форм откуда берутся настойчиво, систематически повторяющиеся и возрастающие с познанием аналогии? Признать все их простыми «случайными совпадениями» – значит внести величайший произвол в мировоззрение и даже стать в явное противоречие
