Советские полководцы и военачальники - Владимир Евтихиевич Быстров
Михаил Николаевич до приезда в армию имел общее представление о тяжелом положении, сложившемся на Восточном фронте. Однако действительность оказалась еще хуже. «Когда 27 июня я прибыл на ст. Инза для вступления в командование 1-й армией, штаб армии состоял только из пяти человек, — вспоминал Тухачевский. — Никаких аппаратов управления еще не существовало; боевой состав армии никому не был известен… Сами части, почти все без исключения, жили в эшелонах и вели так называемую «эшелонную войну».
Перед новым командармом стояла чрезвычайно сложная задача. Предстояло из отдельных отрядов и групп создать регулярную и боеспособную армию, что было связано с большими затруднениями. Войска вели изнурительные бои с белочехами и белогвардейцами. Работу командования и штаба армии всячески тормозил командующий фронтом левый эсер Муравьев. Он поощрял действия отдельных анархических групп и отрядов, задерживал предназначенные армии пополнения, вооружение и боеприпасы, необоснованно вмешивался в распоряжения Тухачевского.
Большую помощь Тухачевскому оказывал политический комиссар армии О. Ю. Калнин. Он, как и Тухачевский, был молод, но, несмотря на свои двадцать три года, обладал значительным опытом подпольной работы. С 16 лет состоял членом социал-демократической рабочей партии Латвии, сидел в тюрьмах за революционную деятельность.
— Как думаете, Оскар Юрьевич, что в нашем деле в данный период самое главное? — спросил Тухачевский во время первой встречи с Калниным.
— Мне кажется, надо прежде всего обеспечить армию командными кадрами, провести мобилизацию бывших офицеров и генералов.
— Да, вы правы. Сегодня же выеду в Симбирск и переговорю с председателем Симбирского губкома партии Варейкисом.
В Симбирске в здании бывшего кадетского корпуса Тухачевского радушно принял возглавлявший местную партийную организацию И. М. Варейкис.
— У нас в Симбирске несколько тысяч офицеров, — говорил Варейкис. — Из них лишь единицы пошли в Красную Армию. Большинство выжидает. Две недели назад губчека раскрыла подпольную белогвардейскую организацию. Но из офицеров в ней участвовали сравнительно немногие, только сынки помещиков и купцов.
— Я знаю настроения офицерства, — сказал Тухачевский. — Среди них есть отъявленные белогвардейцы. Но есть и искренне любящие свой народ, Родину. Надо помочь им пойти с народом, а не против него…
Мобилизация прошла успешно. Сотни военных специалистов добровольно вступили в Красную Армию и приняли участие в ее строительстве. Это позволило быстро создать полевое управление 1-й армии, штабы дивизий и бригад, наладить штабную работу.
Одновременно командарм принял меры по улучшению материально-технического обеспечения войск. По его инициативе был образован отдел заготовок, который на месте изыскивал пути пополнения запасов оружия, патронов, продовольствия. Развертывались ремонтные мастерские для приведения в порядок военной техники, обмундирования и обуви.
Командный и политический состав энергично взялся за установление твердой воинской дисциплины. В обращении Реввоенсовета армии к войскам говорилось: «…Наши теперешние враги, наемники контрреволюционеров… представляют хорошо дисциплинированные, вооруженные и испытанные в боях части. Поэтому до тех пор, пока мы слабо соорганизованы, мы не в силах не только подавить и ликвидировать мятеж и контрреволюционное движение, но даже оказать самое необходимое сопротивление. Монархической дисциплине контрреволюционеров мы должны противопоставить железную революционную самодисциплину».
Однако вся работа по приведению войск в порядок и их подготовке к контрнаступлению была неожиданно прервана авантюрой главкома фронта Муравьева. По заданию Центрального Комитета партии левых эсеров он 10 июля поднял мятеж, отдал приказ о заключении мира с белочехами и возобновлении войны с Германией.
Что же представлял собою Муравьев? Четкая и полная характеристика его содержится в воспоминаниях Тухачевского: «Муравьев отличался бешеным честолюбием, замечательной личной храбростью и умением наэлектризовывать солдатские массы. Теоретически Муравьев был очень слаб, в военном деле почти безграмотен… Обстановки он не умел оценить. Его задачи бывали совершенно нежизненны. Управлять он не умел… Был чрезвычайно жесток. В общем, способности Муравьева во много раз уступали масштабу его притязаний. Это был себялюбивый авантюрист, и ничего больше».
Муравьев предложил принять участие в мятеже и Тухачевскому, считая, что поручик-гвардеец, несомненно, присоединится к нему. Но все произошло иначе. Михаил Николаевич писал: «11 июля Муравьев прибыл на пароходе в Симбирск. Я им был вызван для доклада, но как только явился на пристань, то тотчас же был арестован. С сумасшедшими, горящими глазами Муравьев после ареста заявил мне: «Я поднимаю знамя восстания, заключаю мир с чехословаками и объявляю войну Германии».
Так дико и неожиданно было начато это шутовское восстание Муравьева. Приехавшие с ним красноармейцы были взяты им наскоком. Он огорошил их, и они, ничего не понимая, шли за Муравьевым, считая его старым «советским воякой». Так же бессознательно перешел на сторону Муравьева и броневой дивизион, стоявший в Симбирске.
В первую минуту после того, как Муравьев уехал осаждать Совет, красноармейцы хотели меня тотчас же расстрелять, но были крайне удивлены, когда на вопрос некоторых, за что я арестован, я им ответил: «За то, что большевик». Они были сильно огорошены и отвечали: «Да ведь мы тоже большевики». Началась беседа. Услышав о левоэсеровском восстании в Москве и получив объяснение измены Муравьева, оставшиеся красноармейцы тотчас же избрали делегацию и отправили ее в броневой дивизион для обсуждения вопроса».
Вскоре Тухачевский был освобожден. Советское правительство объявило Муравьева вне закона. Симбирский комитет партии, опираясь на верные части, быстро ликвидировал мятеж. 11 июля Муравьев, прибывший в губисполком, был задержан и в завязавшейся перестрелке убит.
Контрреволюционное выступление Муравьева внесло дезорганизацию в управление войсками фронта. Воспользовавшись этим, активизировали свои действия белочехи и белогвардейцы. Они, имея численное превосходство, особенно в кавалерии, захватили Сызрань, Бугульму, Мелекесс, Сенгилей, а 22 июля Симбирск. Новый главнокомандующий Восточным фронтом бывший полковник И. И. Вацетис в докладе в Высший военный совет отмечал, что отступление 1-й армии «было непланомерное, походило на панику: бросали орудия, броневой поезд, войсковое имущество, несмотря на то, что никакой особенной опасности не было, за исключением появления конницы противника на наших флангах и в тылу».
29 июля Пленум ЦК РКП (б) рассмотрел вопрос о сдаче Симбирска и принял постановление об укреплении Восточного
