Елизавета и Маргарет. Частная жизнь сестер Виндзор - Эндрю Мортон
Ждать пришлось меньше, чем они предполагали. Когда мать Филиппа, принцессу Алису, в характерном сером монашеском платье увидели входящей в ювелирный дом Филиппа Антробуса в центре Лондона, игра закончилась. Она приходила забрать кольцо и браслет, для которых извлекла бриллианты из двух фамильных тиар. Новость быстро разлетелась, и король, смирившись со свершившимся фактом, сделал официальное заявление 9 июля, чем привел молодую пару в полный восторг. Для нации, еще не поднявшейся с колен и не оправившейся от жесткой политики затягивания поясов, объявление о помолвке стало освежающей, хотя и короткой передышкой. На следующий день немногочисленные счастливцы, которым довелось присутствовать на приеме в саду Букингемского дворца, могли лицезреть счастливую пару и то самое кольцо. Толпа разразилась приветственными криками, когда пара подошла к Чайному павильону.
При обсуждении с отцом дня свадьбы Елизавета предложила назначить дату до Рождества. Король, как обычно, медлил и хотел оттянуть срок до весны или лета 1948 года. Принцесса и слушать не хотела. Она доказывала, что они слишком долго ждали помолвки и поэтому свадьбу нельзя откладывать. На этот раз король уступил доводам дочери, и свадьбу назначили на 20 ноября.
Вполне естественно, что принц, несмотря на беззаботность и уверенность в себе, не мог не думать о последствиях женитьбы на будущей королеве. Это никоим образом не касалось его чувств к ней, но относилось к жесткому регламенту придворной жизни. Он поделился своими опасениями с кузиной Патрисией Маунтбеттен на одной из двух холостяцких вечеринок перед свадьбой: «Я не знаю, назвать ли свою настойчивость в деле заключения этого брака смелостью или глупостью»37. Его кузина, понимая, что вопрос риторический, ответила: «Я совершенно уверена, что это смелый поступок». Как она позднее вспоминала, «мы понимали, что он не просто приобретает близких родственников, в придаток он получает все составляющие придворной жизни. Он очень хорошо понимал, что впереди его ждут трудности»38.
Что это за «трудности», он почувствовал во время своего первого визита в Балморал в качестве будущего члена королевской семьи. Многие из гостей, включая брата королевы Дэвида Боуз-Лайона, аристократические кланы Элдонов и Солсбери противились браку вплоть до июльского объявления о помолвке. Филипп знал об их враждебном отношении и старался вести себя безупречно после официального обручения, когда они прибыли в Эдинбург с визитом. Он следил за тем, чтобы стоять на почтительных два шага позади Елизаветы, когда она произносила речи. Он поставил долг выше гордости – этот фактический и символический жест не остался незамеченным при дворе. Каждый шаг пришельца пристально изучался и взвешивался. Первое лето в Балморале оказалось непростым для Филиппа: он постоянно ощущал себя под микроскопом, как со стороны потенциальных союзников, так и со стороны недоброжелателей. Шуточный реверанс будущего зятя, одетого в слишком короткий килт, одолженный у кого-то, пришелся королю явно не по вкусу. Филипп еще не до конца осознал его щепетильное отношение к выбору костюма и надлежащим правилам поведения. Из этого эпизода можно заключить, что Филиппу предстояло непростое вхождение в круг «четверки».
Все эти тревоги и сомнения потонули в общенациональной эйфории, охватившей страну в связи с предстоящей свадьбой – первым пышным празднеством после коронации Георга VI десятью годами раньше. В дни перед торжеством репетиции сменялись приемами, торжественными ужинами и балами. Для некоторых дам формальности этикета представляли определенные трудности. Принцесса Елизавета была не единственной коронованной особой, вынужденной сидеть во время торжественных ужинов в тиаре, которая тисками сжимала голову. После одного из таких вечеров принцесса присела на ступеньке лестницы, сняла тиару и стала массировать голову. Накануне свадьбы часть из 2583 свадебных подарков разместили рядом с подарками королевской семье в Сент-Джеймском дворце. Королева Мария подарила целую шкатулку драгоценностей, георгианское столовое серебро, старинную китайскую ширму, несколько столов из красного дерева, постельное белье и даже настольные лампы. Король с королевой подарили Елизавете множество ожерелий и серег, украшенных сверкающими сапфирами, бриллиантами и рубинами. Маргарет преподнесла самый практичный подарок – дюжину бокалов для шампанского с гравировкой и набор для пикника. К ним она присовокупила чернильную подставку из серебра, возможно в память о том далеком дне, когда она вылила чернила на голову сестры в детской.
В день свадьбы Филипп стал Его Королевским Высочеством бароном Гринвическим, графом Мерионетским и герцогом Эдинбургским (днем ранее его посвятили в рыцари ордена Подвязки). Для одного дня получилось немало, особенно если учесть, что получатель титулов уложил все свои пожитки в два чемодана, а на свадебную церемонию явился в штопаных носках.
Удивительно, но в этом «управляемом хаосе» Маргарет оставалась довольной и уравновешенной. Кроуфи проницательно заметила: «Маргарет была приветлива и радовалась счастью сестры. Она вырастала из своих детских обид на то, что ей меньше дозволено, или на то, что шлейф ее платья короче сестринского»39. Наверное, она, как и ее отец, в конце концов смирилась с тем, что время не остановишь и пора расстаться с мечтами о растянутом во времени детстве. Хотя это была неплохая идея, ведь Елизавета провела предсвадебную ночь в своей детской, рядом с младшей сестрой40.
В день свадьбы более 200 миллионов человек прильнули к радиоприемникам, передававшим прямую трансляцию свадебной церемонии. Многие тысячи почитателей выстроились вдоль улиц, примыкающих к Вестминстерскому аббатству. После долгих восьми лет контроля и ограничений этот спектакль приветствовали с радостным одобрением: он отвлекал от послевоенных трудностей. Парадокс заключался в том, что самое радикальное правительство в британской истории – при нем была создана национальная система здравоохранения, национализированы железные дороги, электро- и водоснабжение, перераспределено имущественное достояние посредством изменений в налоговой базе – возглавило свадебные мероприятия на фоне неослабевающих национальных проблем. Министр финансов Хью Далтон назвал 1947 год «annus horrendus»[10] для нации. Помимо катастрофически холодной зимы на нацию обрушился топливный кризис, который привел к остановке заводов и оставил миллионы людей без работы. Это, в свою очередь, вызвало финансовый крах и приостановило процесс восстановления. Небольшая группа лейбористских членов парламента написала письмо Главному кнуту – должностному лицу в парламенте, – выражая свое возмущение по поводу расходов на свадебное торжество. Министр финансов Далтон, сам не большой сторонник монархии, подтвердил, что все расходы на свадебные торжества пошли из Цивильного листа – части государственного бюджета, выделяемой на содержание королевской семьи. Исключение составляли лишь уличные украшения за воротами дворца и вдоль Уайтхолла, на которые пошли
