Судьба человека. С любовью к жизни - Борис Вячеславович Корчевников
Но когда только поступило это предложение, я устроил скандал – никакой Москвы. Какая Москва, когда в Иркутске все мое счастье, футбольная команда, все друзья, я староста двора. Я был главный по расчистке катка и вообще отвечал за порядок в своем дворе – Зорро, несмотря на то, что дома был больше похож на Обломова, потому что все работало на меня: и бабушки, и дедушки, и гувернантки, и все-все остальное. Потом папа сказал, что в Москве я смогу смотреть матчи «Спартака» вживую, и я поменял свое мнение и решился поехать в Москву.
Я переехал в 1991 году и учился в Центральной музыкальной школе на окраине Москвы, а шпана, которая жила рядом, называла нас «музишинами» и била тех, кто ходил с виолончелями. Тогда я включил свое иркутское прошлое, стал играть с ними в футбол, так мы со многими подружились и общаемся до сих пор.
Мы выступали у папы римского шесть раз, практически свой абонемент в Ватикане был, но у меня всегда было недовольство собой, с самого детства я знал, что могу сделать лучше. И до сих пор рядом со мной находятся мои родители, которые не дают мне расслабиться. Вообще, очень важно иметь людей, которым ты веришь, кто может тебе в глаза сказать правду о твоей игре или о поступках. Мне с родителями очень повезло, они бросили все, чтобы переехать со мной в Москву, хотя на папе держалась вся музыкальная жизнь города Иркутска, а мама писала музыку ко всем театральным спектаклям. Бабушка продала свою квартиру-однушку и дала мне перед отъездом пятнадцать тысяч долларов, на которые мы жили первое время. Снимали однокомнатную квартиру, она была удивительная: с одной стороны был лифт, а с другой стороны жил очень обаятельный мужик, любивший частенько выпивать. Когда сосед напивался, он приходил и просил сыграть вальс из фильма «На семи ветрах», очень умилялся, плакал, выпивал и ложился спать.
Борис Корчевников: А вот то, что в вас стало так узнаваемо, это манера, такая экспрессия, такое горячее исполнение – это от кого из педагогов? Или все-таки из иркутского двора, где иногда приходилось наводить порядок и кулаками?
– Я не знаю, думаю, что это из Сибири. Потому что у нас, несмотря на холод, очень горячая душа, горячая страсть. Потому что искусства без страсти не бывает. Тем более, когда ты играешь романтическую музыку, ты не можешь не отдаться полностью на 150 процентов, где бы ты ни играл.
Конкурс Чайковского для музыкантов, если кто не знает, это как Олимпиада для спортсменов – раз в четыре года, или для футболистов чемпионат мира по футболу. В 1998 году был мой первый международный конкурс, на котором я победил, получил 10 тысяч долларов, как сейчас помню, по курсу это 60 тысяч рублей вышло. А через месяц дефолт, и там оказалось во много раз меньше. Но дело не в премии, а в том, что бренд победителя конкурса Чайковского сыграл свою ключевую роль, и когда я в этом ранге выходил на сцену, все уже было по-другому. За эту победу Борис Николаевич Ельцин вручил мне часы от Президента, а потом их у меня украли. Через какое-то время я играл на 75-летии Бориса Николаевича, он меня подозвал к себе и сказал: «Знаю все. Держи такие же». На самом деле было очень трогательно. Но та фраза, которую он мне сказал напоследок, я не забуду никогда, он сказал: «Вас в России единицы, так что смотри у меня». – «Ну все, не… невыездной», – подумал я тогда.
Я играл Третий концерт Рахманинова с Юрием Хатуевичем Темиркановым в театре «Champs-Élysées». И вдруг после понцерта ко мне направляется пожилой мужчина. Когда он подошел, я понял, что он очень похож на Сергея Васильевича Рахманинова. Он сказал: «Я Рахманинов». А я стоял с сигаретой – я не был курильщиком, но мог после концерта выкурить. Он говорит: «Выброси сигарету». Он ненавидел людей, которые курили, потому что Сергей Васильевич был заядлым курильщиком, и это было причиной одной из его болезней – рака легких. Он продолжил: «Я хочу вам сделать подарок, если вы хотите его, бросьте сигарету». Я сразу выкинул и сказал: «Я не курильщик, это так, баловство». – «Это две партитуры Сергея Васильевича, которые никто никогда не видел в глаза. Это сюита и фуга, студенческие работы Рахманинова. Я хочу, чтобы вы сыграли, чтобы вы были первым, кто это сыграл. Причем не просто так сыграл, но и записал на рояле Рахманинова под Люцерном в имении Сенар в Швейцарии». Вот это для меня был момент шока. Соприкоснуться с его атмосферой, жить в его доме, спать на этих кроватях. Я жил в этом доме, занимался постоянно на этом рояле. Я записывал пластинку, которая получилась очень хорошая. Уже прошло 8 лет, она получила очень много разных призов, в том числе и вот эти два неизвестных произведения, которые никто никогда не знал. То есть это право первой ночи было посвящено мне от Александра Борисовича, который ушел из жизни 4 года назад. Он мне предложил стать артистическим директором Фонда Рахманинова, и мы до сих пор проводим очень много мероприятий, связанных с этим великим именем. В этом году будет 145 лет Сергею Васильевичу.
Я столько лет и энергии отдал сцене, искусству, гастролям. Каждый день просыпаешься в новом месте. Каждый день перелет куда-то. И каждый день – это концерты. Это самое удивительное чувство, которое у тебя есть в жизни. Я мечтал об этом, потому что сцена для меня – это самое магическое место на Земле, потому что я отдаю 100 % себя, а иногда даже и 150. А взамен идет фантастический поток энергии от публики, который меня заряжает. Я уже не могу от этого отказаться. Почему я играю столько концертов? Потому что, во-первых, я понимаю, что меня ждут люди, а когда меня приглашают, я не умею говорить «нет» – это тоже сибирское. И, во-вторых, это тот поток, который меня лечит. От хорошего концерта невозможно устать. И в этом графике ты настолько не понимаешь, сколько тебе лет, где ты находишься, какой твой план на жизнь. А с другой стороны, в этом потоке ты очень много пропускаешь, безусловно.
Борис Корчевников: Вы стали папой в сорок лет. Не было чувства, что поздно?
– Когда это произошло, конечно, я понял, что можно было гораздо раньше. Но, с другой стороны, когда в этом возрасте становишься папой, пройдя уже такой путь, это другое.
