Анастас Микоян - Так было. Размышления о минувшем

Серость и цинизм, низкий политический уровень большинства Президиума ЦК и секретарей ЦК делали для меня бессмысленным продолжение работы в такой команде. Я им тоже уже казался, скорее всего, «инородным телом» и был не нужен. Сам Брежнев оказался человеком без своего мнения. Помню, как Суслов и его чиновники из отдела пропаганды ЦК начали «дело Даниэля и Синявского».

Это дело очень походило на позорную войну Хрущева против Бориса Пастернака. Тогда тоже со страниц газет не сходила площадная ругань в адрес поэта, которая уронила во всем мире престиж нашей партии и государства. Находясь в США в январе 1959 г., я мог убедиться, как ловко антисоветская пропаганда использовала эту историю. И было бы глупо ее не использовать. Хрущев удивительно умел настроить против себя интеллигенцию. Так что настоящий вред я вижу не столько в шумихе за рубежом, сколько в том, что вбивался клин между интеллигенцией и партией у нас в стране. Когда-то Сталин сделал это массовыми арестами и другими преследованиями творческой интеллигенции. Например, разносом Шостаковича и Хачатуряна за их музыку – а что он в ней понимал? Или Зощенко и Ахматовой?

Хрущев, как ни странно, пошел по его стопам. Он даже прямо говорил, что линия Сталина в искусстве и литературе была правильной. Не аресты, конечно, он имел в виду, а проработки то одних, то других по выбору отдела пропаганды ЦК. И здесь проявилась его непоследовательность: разрешил публикацию Солженицына, что было правильно, и преследовал молодых поэтов, получивших большую популярность. Я лично знал Евтушенко, и он мне понравился. Впервые мы близко узнали друг друга на Кубе в 1962 г. Талантливый, умный человек, с чувством ответственности за все, что происходит. В этом ведь вся традиция русской литературы XIX и начала XX в., еще до советской власти. Потом кто-то натравил Хрущева на художников, видимо, Ильичев с Сусловым. Я был на Кубе тогда, поэтому не знаю предыстории, но Хрущева легко было настроить при его недоверии к интеллигенции: сказывалась его неинтеллигентность и отсутствие образования. Одна история с выставкой в Манеже в 1962 г. чего стоила!

Я тогда только что прилетел с Кубы, прямо из аэропорта поехал на кладбище к могиле Ашхен с цветами, взятыми с собой из-за океана. Я был подавлен и утомлен перелетом после 25 дней трудных переговоров в Нью-Йорке, Гаване и Вашингтоне. Нехотя я пошел с Хрущевым и с другими членами Президиума ЦК в Манеж. И уж лучше бы не ходил. Пришлось присутствовать при безобразных сценах, которые Хрущев устраивал там. Еще были встречи с творческой интеллигенцией на государственной даче под Москвой, где Хрущев обрушился на двух уважаемых и заслуженных женщин: Мариэтту Шагинян и Маргариту Алигер, уж не помню за что. Но я чувствовал стыд за руководителя нашей партии. Попытался приободрить их, провожая к выходу с территории. Я их знал лично и встречался с ними иногда уже после отставки Хрущева. Прекрасные люди, труженицы, настоящий цвет интеллигенции. Уж лучше не устраивать таких встреч, если они превращаются в скандалы для одних и обмен любезностями с другими.

И вот теперь, оказывается, то же самое: на этот раз – без Хрущева, при руководстве Брежнева, – обрушилось на двух писателей. Как будто все сговорились оттолкнуть интеллигенцию от партии. Невероятно! Я зашел к Брежневу (был еще членом Президиума ЦК и Председателем Президиума Верховного Совета), долго внушал ему, что никакой пользы не будет от такого разноса за публикации под псевдонимами за рубежом, а тем более суда над писателями, о чем уже говорили всерьез. Старался находить слова и аргументы, понятные для него. И убедил. Вместо уголовного суда он согласился ограничиться товарищеским судом в Союзе писателей. Но уже на следующий день узнаю, что уголовный суд будет – это решение Брежнев принял после того, как к нему зашел Суслов. Такая неустойчивость и безразличие к интересам дела меня просто поразили. С ним невозможно было работать. Он проявлял поразительное непонимание политических вопросов, как это видно и из эпизодов, описанных выше.

Совершенно неожиданно для меня группировка Шелепина в начале 1967 г. обратилась ко мне с предложением принять участие в их борьбе против группировки Брежнева. С июня 1966 г. я уже не был в составе Президиума ЦК, но членом ЦК и членом Президиума Верховного Совета оставался. И вот мне сообщили, что группировка Шелепина недовольна политикой Брежнева и что ее поддерживает большинство членов ЦК. В начале 1967 г. мне предложили принять участие в борьбе против Брежнева: выступить первым, исходя из моего авторитета в партии, после чего они все выступят и сместят Брежнева с поста первого секретаря. Это предложение сделали, конечно, тайком, через моего младшего сына. Сын добавил от себя, что его заверили, что я буду восстановлен в Президиуме ЦК и т. д. Я ему передал мой ответ примерно так: «У меня нет никаких личных оснований быть на стороне Брежнева и его окружения, а тем более защищать его. Однако это вопрос политический, и я не вижу, с какими политическими аргументами и собственными намерениями группировка Шелепина выступает. Уже поэтому я не могу выступать застрельщиком в их борьбе. Пусть поставят вопрос на пленуме ЦК: выскажут претензии, сформулируют свою программу действий. Тогда каждый член ЦК, в том числе и я, сможет решать, как себя вести. И я буду выступать и голосовать, исходя из политических соображений, а не из личных, тем менее карьерных».

Кончилось же дело тем, что секретарь МК Егорычев, соратник Шелепина, выступил на пленуме ЦК с резкой, но малообоснованной критикой Министерства обороны и ЦК в руководстве этим министерством: Москва, мол, плохо подготовлена к внезапному нападению со стороны США. В ответ выступили маршалы и генералы, возразившие, что Егорычев не может судить, ибо ни разу не бывал на совещаниях по этим вопросам, хотя является членом Военного совета Московского военного округа. Брежнев понял эту вылазку как начало открытой борьбы против него. После этого пленума Шелепин был переведен в ВЦСПС, а позже выведен из руководства и отправлен на пенсию. Егорычев уехал послом в Данию, а Семичастный отправлен на партийную работу в Сумскую область на Украине.

В 1972 г. я возглавлял как член Президиума Верховного Совета СССР Совещание по лишению и восстановлению в правах на награды. В августе 1972 г. в аппарат Президиума Верховного Совета СССР обратился сын бывшего начальника Северо-Кавказской железной дороги И.И. Маевского, арестованного в 1937 г. В связи с посмертной реабилитацией отца он просил отменить решение о лишении его ордена Ленина.

Вопрос рассматривался на Совещании, и просьба сына Маевского была удовлетворена. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 декабря 1972 г. ранее принятое решение о лишении награды И.И. Маевского отменено.