Петроний Аматуни - На крыльях

Пройдёт и зима, в роскошный летний наряд оденутся леса и горы, степи и холмы, а на учебных аэродромах всё также кипит весёлая бойкая жизнь.

Стоит жара, утомлённо замирают сады. В неподвижном воздухе, зной на полях, а самолёты всё летают вереницей вокруг аэродрома один за другим. Бывает, что инструкторам некогда и покурить, а командиры звеньев едва успевают пересаживаться из самолёта в самолёт, чтобы проверить в воздухе курсантов.

Иной раз сухой ветер пригонит за сотни километров песчаные тучи, закроет ими аэродромы, сыплет песок на дома и ангары, на самолёты и людей, затем умчится дальше, но самолёты уже снова весело гудят в прояснившемся небе.

А то гроза стремительно и шумно нагрянет в чёрном башлыке из туч и, опираясь молниями о землю, начинает поливать аэродромы то с одной стороны, то с другой, загоняя курсантов и командиров под крылья самолётов. Льёт и грохочет грозно-грозно, будто и в самом деле мчится по щербатой небесной мостовой Илья-пророк на колеснице.

Переждут лётчики и грозу — не век же ей бушевать… а ещё иной курсант-озорник задорно так крикнет из-под самолёта:

— Давай, давай, Илюша!..

А не гроза, так сам батюшка-шторм летит над горами и лесами. Всё живое склоняет перед ним головы и старается притаиться, уступить ему дорогу. Вырвет здоровенную сосну с корнем и потрясает косматой. Тут, конечно, не до смеха: вмиг объявляется штормовая тревога и собирается сила на силу.

Воет, грохочет шторм, бьёт, зверствует и в конце концов, обессилев, замертво распластается в широких степях… Бросит прощальный взгляд на поле боя, — а там уже снова жизнь идёт своим чередом и летают над ним самолёты по кругу!

Нет, никогда не позабыть мне всё это…

Я перелистываю старые страницы своей рабочей книжки и каждая из них оживает в памяти как глава из интересной, пережитой мною повести. Потом я закрываю её, любуюсь обложкой, открываю вновь и читаю на первой странице, над изображением фантастического ракетного самолёта свой трогательно-наивный девиз, написанный крупно, в красной рамке:

ЛЕТАТЬ МОГУ, А НЕ ЛЕТАТЬ — НЕТ!

И вспоминаю, что это было написано ещё тогда, когда всё было наоборот, то есть не летать я мог, а летать не умел…

Иные страницы воскрешают в памяти комические эпизоды в воздухе, а были случаи на первых порах, которые могли закончиться печально. Но твёрдая воля инструктора, его молниеносные и точные движения рулями выручали меня и полёт заканчивался благополучно. Я вылезал из кабины не особенно встревоженный, потому что многого не понимал, а инструктор вытирал платком капельки холодного пота со лба и, улыбнувшись, на секунду становился задумчивым…

С десяток страниц спустя я читаю более лаконичные записи в графе «замечания инструктора», а дальше — местами их нет совсем и среди оценок всё чаще и чаще встречаются пятерки.

В памяти невольно встаёт спокойное лицо инструктора, его взгляд, в котором легко прочесть одобрение, и я слышу его голос, произносящий одно лишь слово, холодное и безразличное для непосвящённых, но так много значащее в авиации: «Нормально».

Нет, никогда не забудешься ты, авиационная юность! Пусть будет прямым, как солнечный луч, и ваш путь к успеху, дорогие лётчики-инструкторы и курсанты!

НА БОЕВОМ ЗАДАНИИ

У пульта управления моторами

В декабре 1941 года из Актюбинска в Ташкент вылетел воздушный корабль Г-2. На левом пилотском кресле сидел командир самолёта А. К. Васильев, справа — второй пилот Г. П. Куренной, а у пульта управления моторами расположился старший бортмеханик И. А. Гроховский.

Три года назад, окончив аэроклуб, он хотел перейти в Осоавиахим лётчиком-инструктором, да начальник управления ГВФ не отпустил его. Правда, он сделал уступку: предложил Гроховскому переобучиться на бортмеханика.

Иван Александрович согласился. Работа бортмеханика техническая, но вместе с тем и лётная, хотя, конечно, за штурвалами воздушного корабля сидят пилоты.

Четыре мотора мощно гудели, двухлопастные винты, ввинчиваясь в плотный морозный воздух, мчали вперед большую крылатую машину. В фюзеляже самолёта мирно беседовали пассажиры: члены семей работников Актюбинского аэропорта ГВФ.

… На двухкилометровой глубине воздушного океана показался Аральск и вскоре скрылся под плотной пеленой густой облачности. Теперь казалось, будто самолёт летит бреющим над вечными снегами Севера.

Впрочем, если внимательно присмотреться и совсем немного дать волю воображению, то на ум приходит другое сравнение:

— Словно только что состриженное руно… — усмехнулся Куренной, указывая сверху на облака.

— Правда, похоже, — согласился Гроховский и даже привстал, чтобы удобнее взглянуть на облака, но вдруг замер не в силах отвести взгляда от приборной доски.

Оба пилота уловили этот взгляд и, проследив его направление, посерьёзнели, позабыв о красивом «облачном руне».

— Левому крайнему мотору становится жарко, — обеспокоенно произнёс Гроховский и крикнул второму бортмеханику: — Еленский, посмотри водорадиатор крайнего левого…

Еленский поспешил исполнить приказание; Гроховский последовал за ним в левое крыло.

— Лопнула нижняя кромка и образовалась течь, — доложил Еленский. — Кинь мне монтировочную лопатку. Постараюсь зажать трещину.

Обжигая пальцы тонкими струями кипятка, Еленский пытался зажать щель наглухо, но это плохо удавалось. Запас воды уменьшался ежесекундно. Чтобы пополнить его, Гроховский решил использовать антифриз, имеющийся на такой случай в специальном аварийном бачке, и стал вручную перекачивать антифриз из бачка в мотор.

Холодная незамерзающая жидкость живительной влагой устремилась по тонким дюралевым трубкам в рубашки цилиндров, охлаждая разгорячённое тело мотора, затем, гонимая водяным насосом, спешила в радиатор, чтобы отдать атмосфере это излишнее, вредное для мотора тепло и торопилась вернуться, чтобы продолжить свою работу; но на обратном пути её поджидала коварная трещина, и заметная доля антифриза проваливалась в неё как в бездонную пропасть.

Мотору становилось всё хуже, он задыхался от жары, как путник в безводной пустыне. Люди, которым он помог подняться в голубое небо, были сейчас его единственными друзьями — пусть они выручат его, ведь он ещё сможет послужить им!

Как голос живого существа, воспринимали лётчики неровный гул попавшего в беду мотора. Когда последняя капля антифриза отправилась в свой извилистый путь, Гроховский не выдержал.

— Командир, — сказал он, — ещё две минуты — и мы загоним мотор.