Владимир Алейников - Тадзимас

Итак, сказано главное: я – русский поэт, потому что мыслю по-русски.

Скажу еще определеннее: я – ведический поэт. У меня ведическое мироощущение. Это – в крови, в речи моей. Это основа и почва моя. Здесь ключ к пониманию всего того, что пишу я уже столько лет.

Речь – живая материя, животворная, светоносная, в силу одних обстоятельств – изменяющаяся, и даже очень заметно, в силу других обстоятельств – сохраняющая первоначальное звучание или самовосстанавливающаяся, но неизменно сберегающая свой эзотерический смысл, равно как и наш алфавит, как буквы, созданные для воспроизведения речи на письме.

Поэтическое слово органично и долговечно только тогда, когда оно существует в стихии родной речи. Русское слово живо в стихии русской речи.

Вне стихии речи слово, пусть даже броское, эффектное внешне, этакое лихо закрученное, со всякими формальными изысками, с той якобы новаторской, вроде бы авангардной псевдосмелостью, которая почему-то всячески поощряется и корпоративно приветствуется всеми, кто просто не способны постичь суть речи и выразить ее, с теми бандитскими ухватками и базарными приемами, наглыми выходками и расчетливыми провокациями, которые в сумме своей в открытую демонстрируют изрядный набор, да просто целый арсенал разрушительных средств для изничтожения речи и утверждения ее суррогатов, с той делающей умное лицо на публике, раздутой из ничего, выстраиваемой на пустом месте многозначительностью, которую почему-то принято считать признаком интеллекта, занятным свидетельством того, что у подобного автора с мозгами все в порядке и сам он куда больше поговорочных семи пядей во лбу, и которая на поверку оказывается ложной, мнимой, – мертво.

За примерами далеко ходить не надо. Их множество. Если слово не существует в стихии речи, то такие стихи, в лучшем случае, – просто подстрочник.

Слово должно жить в родной своей среде – точно так же, как и мы, люди, живем в родной для нас окружающей среде. Слово точно так же, как и мы, дышит, питается, движется в пространстве и времени, видоизменяется, трансформируется, бедствует и процветает, страдает и радуется, никогда ничего не разрушает, а только неустанно созидает, но еще оно, в самом начале своем, имеет прямую связь с космосом, с Богом. О таком грешно забывать.

Речь – это сила, энергия. Связующая, объединяющая людей энергия. Истоки ее – там, в небе. Оттуда тянутся все нити к нам.

Речь – это еще и искусство. Трансовое искусство. Постижение его – первейшая задача поэта. Интуитивное постижение. Учителей, наставников – почти нет. Всему учишься сам, по крупицам, по крохам собирая целое, вглядываясь и вслушиваясь в мир, в те знания, в ту информацию о его структуре, которые, несмотря на чудовищные потери, сохранены в нем.

В трансовых искусствах исключительно хорошо разбирались наши ведические предки, они были – осведомлены, они – ведали, у них были – Традиция, школа, практика, возможности.

Ничто не умирает, не исчезает бесследно. Живы и эти искусства. И даже в генах наших знания о них порою дремлют, ждут своего часа, чтобы наконец проявиться и присутствовать в мире, чтобы сызнова их возродить.

Речь – врачует, речь – спасает, речь – продлевает жизнь.

Русская речь – это речь ведическая. Это душа древнейшей нашей Ведической Традиции.

Ну что же вы, современные так называемые ревнители слова, радетели неведомо о чем! Куда смотрите? Что слышите? О чем помните? Что же вы, умники, книжники, пленники собственных заблуждений? Каковы на самом-то деле ваши смутные, клочковатые, вороватые знания, а вернее – подобия знаний, эти то украдкой, а то и в открытую поднятые из обломков, из строительного мусора, из остатков когда-то внушительной, крепкой, но разбившейся вдребезги, рухнувшей наземь Вавилонской разрушенной башни, отдельные, разрозненные куски, эти мелкие камешки, даже песчинки? Невозможно вам соединить их в нечто целое.

А между тем это целое – существует. Это речь наша.

Еще каких-нибудь три тысячи с хвостиком лет назад весь мир говорил по-русски и писал на древнерусском языке. На просторах от Атлантики до Индии и Тихого океана, от Египта и Междуречья до Балтики – звучала русская речь.

Подтверждений этому – великое множество.

Но я приведу здесь лишь одно свидетельство – свидетельство русской поэзии.

Это – написанное еще в 1848 или 1849 году стихотворение Федора Ивановича Тютчева, великого ведического поэта, напрямую указывающее на то, что ему весьма многое было ведомо.

«Русская география.

Москва, и град Петров, и Константинов град – вот царства русского заветные столицы… Но где предел ему? и где его границы – на север, на восток, на юг и на закат? Грядущим временам судьбы их обличат… Семь внутренних морей и семь великих рек… От Нила до Невы, от Эльбы до Китая, от Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная… Вот царство русское… и не прейдет вовек, как то провидел Дух и Даниил предрек».

Все совершенно верно. Именно так и говорит об очертаниях древнего Русского Мира наша Ведическая Традиция. По счастью – и к личной моей, не удержусь, чтобы не заметить, радости, – появившиеся в девяностые годы публикации в периодике и отдельные издания книг в достаточной – пока что – мере дают возможность интересующимся собственным прошлым согражданам составить для себя представление о ней. Но многое еще предстоит открывать нам и переосмысливать заново – всем миром.

В Египте, на построенном русами ведическом символе – сфинксе – до сих пор сохранилась древнейшая надпись на русском языке: «Зрю на суету сует».

И я с этим ясным и разумным утверждением позиции мыслящего человека в изменчивом нашем мире – на всем протяжении творческих, трудовых, созидательных лет – абсолютно согласен.

Может, я и сам, в нынешнем своем положении, когда вроде меня и знают, а толком почти никто не читал, потому что все слишком заняты собою, когда одиночество и затворничество давно стали для меня привычными, когда я годами сознательно живу в стороне от суеты и хаоса, – такой же сфинкс?

Что-то с памятью у людей происходит нехорошее. Их лишают памяти. Лишали вначале исторической памяти – по счастью, она, затаившись надолго, уцелела. Теперь лишают памяти на слово, на культуру. Тоже вряд ли выйдет. Но больно все это видеть и понимать.

Есть такой, совсем старый, середины шестидесятых годов, очень характерный анекдот.

На торжественном собрании, с трибуны, ветеран войны рассказывает о том, как они брали бруствер. «Взяли мы бруствер. Поднялся я на него. Посмотрел налево —… твою мать! Посмотрел направо —… твою мать! Посмотрел назад —… твою мать! Посмотрел вперед —… твою мать!» Голос из зала: «Ну, б…, и память у тебя!.»