Рудольф Баландин - Вернадский

Спустя девять лет после женитьбы, он обращается к ней с признанием: «Эти годы совместной жизни с тобой мне чрезвычайно дороги; быть с тобой, около тебя — для меня счастье, и я тебя так же люблю, как полюбил с самого начала».

Отрывок из его более позднего письма: «Моя дорогая Натуся — завтра 3 сентября — годовщина нашей дорогой мне, близкой жизни. Я не люблю годовщин и юбилеев и всякие приуроченные к внешним фактам или явлениям воспоминания, но мне хотелось бы в этот день быть возле тебя, моей дорогой, горячо любимой… Нежно тебя обнимаю».

… Анализ, даже самый доброжелательный, интимных чувств реальных людей имеет оттенок бестактности. Иная ситуация с литературными героями: даже имея конкретных прототипов, они остаются искусственными конструкциями.

В наше время существенно изменились нравы. Считается нормальным и весьма занятным копание в чужом «грязном белье», бесстыдно выставлять на всеобщее обозрение интимные моменты своей жизни. Выросли поколения «новых русских» (от олигархов до бомжей), воспитанных в таком духе, а вернее сказать, в такой бездуховности.

Кому-то может показаться пресной и скучной «излишняя» идейность и строгость рассказа о личной жизни Вернадского, будут утомлять научные и философские рассуждения в связи с его творчеством. Эта книга не для таких читателей.

У нас речь идёт о людях не просто другой эпохи, но и во многом другого, «старого» русского народа, с высокими понятиями чести и достоинства, которые в нынешней России подменяются жаждой личного благополучия, максимального комфорта и материального достатка.

В этом отношении советский народ до perestroika во многом сохранял прежние, дореволюционные традиции. У меня даже сложилось мнение, что социализм есть высшая стадия феодализма, а капитализм — принципиально иной путь цивилизации.

Мы осмысливаем эпоху в истории России, сравнительно недалеко отстоящую от нас во времени, но резко отличающуюся от современного состояния страны и народа по признакам духовного, а не только материального бытия. В частности, была другая культура общения.

Вернадский в письмах Наталье Егоровне не только сообщал о том, что с ним произошло, не только делился своими чувствами и мыслями. Он как бы со стороны смотрел на себя, вдумывался в свой характер и склад ума. Письма эти были уроками самопознания.

Однажды он посоветовал жене прочесть Платона «Пир» (или «О любви»), а затем: «Мне так дорого, что в тебе сильна, красива гармония мысли и что так много хорошо ты мыслью живешь».

Свое понимание сути умственной жизни он выразил в другом письме: «Меня мало интересуют мелочи жизни, и я стремлюсь и стремился к умственной жизни — но ведь потому, что у нас умственная жизнь не есть только жизнь разума. И художественное наслаждение, и высокие формы любви, дружбы, служения свободе — все это связывается с умственной жизнью… Все общественные и тому подобные сплетни, т. е. те же «психологические» разборы близких и далеких лиц с их глупой моралью и слабым анализом, кажутся мне тем же для ума, чем для рабочего дня является картежная игра».

Вернадского страсть не лишала рассудка. Не из-за слабости чувств, а из-за силы ума и воли. В письме Наталье Егоровне еще до свадьбы, где сказано, что любовь обновляет человека, продолжено: «И я на себе чувствую это возрождение, я уверен, верю, что не может оно пройти, так как слишком большую долю моей души оно задело».

Владел им душевный порыв, желание постоянной близости с любимым человеком — и физической и духовной. Он разделял мнение Платона: «О любом деле можно сказать, что само по себе оно не бывает ни прекрасным, ни безобразным… То же самое и с любовью: не всякий Эрот прекрасен и достоин похвал, а лишь тот, который побуждает прекрасно любить».

В том же произведении «Пир» поясняется: «Низок же тот пошлый поклонник, который любит тело больше, чем душу; он к тому же и непостоянен, поскольку непостоянно то, что он любит, стоит лишь отцвести телу… как он «упорхнет, улетая», посрамив все свои многословные обещания. А кто любит за высокие нравственные достоинства, тот останется верен всю свою жизнь, потому что он привязывается к чему-то постоянному».

Речь идет о любви возвышающей. В этой своей сущности она, по словам Платона, божественна и связывает смертное существо с бесконечным. Платон осмысливал феномен любви ещё и как натуралист, прославляя чувства, казалось бы, весьма низменные:

«Зачатие и рождение суть проявления бессмертного начала в существе смертном». «Ведь у животных, так же как у людей, смертная природа старается по возможности стать бессмертной и вечной. А достичь этого она может только одним путем — деторождением, оставляя всякий раз новое вместо старого; ведь даже за то время, когда о любом живом существе говорят, что оно живет и остается самим собой, — человек, например, от младенчества до старости считается одним и тем же лицом, — оно никогда не бывает одним и тем же, хотя и числится прежним, а всегда обновляется, что-то непременно теряя, будь то волосы, плоть, кости, кровь или вообще тело, да и не только тело, но и душа».

Молодого минералога Вернадского подобные высказывания вряд ли могли интересовать с научной точки зрения. Какая возможна связь наук о Земле с влечением полов — стремлением бессознательным и властным к продолжению рода, продлению потока жизни, вечного возрождения родителей в детях, приобщающего смертного к бессмертию? Только в мифах древних греков, в стихах Гесиода вслед за Хаосом явились в Мире широкогрудая Гея, а с нею Эрот.

А ведь ему довелось коснуться этой связи в своих исследованиях.

Вот некоторые из таких тем: начало и вечность жизни; размножение организмов и его значение в строении биосферы; геохимическая энергия жизни. Он предложит формулы для измерения интенсивности размножения. Напомнит о принципе «живое от живого»: непрерывности жизни во времени.

Любой организм приобщен к вечности живого вещества. В постоянном обновлении суть жизни. И любовь, влекущая друг к другу два смертных создания, дарована природой как благо. Наслаждение любовью — связующая сила поколений, не позволяющая прерваться чудесной ткани жизни.

Любовь, жажда прекрасного, стремление к истине открывают мыслям и чувствам бесконечность. И не в любви ли залог бессмертия живого трепетного вещества и бессмертия разума?..

Вернадский мог на первый взгляд произвести впечатление человека рассудочного, спокойного, уравновешенного. Принято считать, что учёный должен быть рассудочным, отрешённым от эмоций, в отличие от поэта. Возможно, об этом написала Наталья Егоровна, и он ответил: