Г. Тринчер - Рутгерс

Барте предстояла нелегкая дорога. Советская Россия в кольце блокады, прямого пути на Запад нет. Между Латвией и Восточной Пруссией широкая полоса ничейной земли.

26 января, в отчаянный холод, закутанная в огромный тулуп, Барта уселась в сани. Молодой красноармеец натянул вожжи, гикнул, и кони понеслись навстречу ветру и снегу. К вечеру добрались до постоялого двора. Красноармеец поехал обратно, Барта осталась ночевать. На следующее утро, доверившись первому попавшемуся вознице, она продолжала санный путь по ничейной земле до первой железнодорожной станции Восточной Пруссии.

Трудно сказать, что погасило подозрительность пограничной полиции, может быть, бесчисленные печати в паспорте, может быть, самый паспорт, но после некоторого колебания Барте выдана проездная виза.

Сброшен тулуп. В скромном платье, схваченном у ворота дорогой брошью, с золотой цепочкой на шее, с кольцами и браслетами на руках, Барта сидит в поезде, направляющемся в Берлин. Ей непривычны и тягостны эти дорогие побрякушки. Но Барте не зря вручили их, они несут двойную службу. Будущим делегатам конгресса надо создать матереальную возможность приехать в Москву, а Барте они по могут сойти за богатую даму, удравшую на Запад из большевистского ада.

Расчет оказался правильным. Немецкие офицеры, сидевшие против Барты в купе, сперва с недоверием отнеслись к пассажирке, едущей с востока. Затем, увидев ее величественную позу и драгоценности, стали изысканно любезны.

— Госпоже удалось вырваться от большевиков? — все еще настороженно спрашивает один из попутчиков.

Барта медлит с ответом. Она настолько не привыкла лгать, что боится выдать себя неверным словом.

— Не понимаю, очень плохо понимаю по-немецки, — отвечает она, нарочито коверкая немецкие слова и сопровождая их самой обольстительной улыбкой.

— Разрешите предложить вам папиросу? — раскрывает перед ней портсигар другой спутник.

— О, мерси! — Барта снова пленительно улыбается и на мгновение задерживает руку над портсигаром. Она никогда не курила, но ей кажется — с папиросой в руке будет удобней играть свою роль.

Офицеры убеждены: конечно, эта дама не может иметь ничего общего с большевиками — такие манеры, такие руки… В Берлине они любезно помогают Барте выйти из вагона.

О, этот тулуп! В нем не походишь по улицам Берлина. Барта едет в дом к знакомому банкиру, с которым Себальд был связан по делам голландских фирм. Любезный прием, веселые шутки над маскарадной одеждой. Тулуп оставлен на хранение. Барта отправляется по данным в Москве адресам.

Партийные поручения выполнены. Немецким товарищам переданы приглашения на конгресс. Барта беспрепятственно садится в поезд, отправляющийся в Голландию.

На голландской границе тщательная проверка. Но что может быть предосудительного в этой меврау, возвращающейся на родину? Аккуратно записав имеющиеся у нее драгоценные вещицы, Барте разрешают ехать дальше. После восьмилетнего отсутствия она переступает порог родительского дома.

Радостные вести ждали ее здесь: с детьми все в порядке, Гертруда по-прежнему в Японии, а Ян и Вим находятся на пароходе на пути в Голландию. Барта даже не могла себе представить, как трудно пришлось ее мальчишкам.

Когда Себальд и Барта отправляли сыновей из Владивостока, они рассчитывали, что мальчики будут жить в их прежней квартире, оставленной Себальдом его будущему заместителю, который должен был приехать из Америки, и что при первой возможности ребятам помогут отправиться в Голландию.

Все оказалось не так. Заместитель еще не приехал, и в Иокогаме мальчиков встретила пустая квартира. Бывшая работница Рутгерсов открыла ребятам их прежнюю комнату и взялась вести несложное хозяйство.

Пользуясь каникулами, Ян и Вим по примеру родителей ездили по Японии, осматривая все, что их интересовало.

Наконец заместитель Себальда приехал, но возможности отправить ребят он не нашел. Лишь когда он сам решил вернуться в Америку, он предложил Виму и Яну поехать вместе с ним. Пароход причалил к гавани Сан-Франциско. Ян и Вим уже спускались по трапу. Тут их задержала береговая охрана.

— Несовершеннолетним, приехавшим без родителей или родственников, приезд в Америку запрещен, — заявил им чиновник. — Вас отправят в приемник для беспризорных. Когда будет пароход в Японию, поедете обратно.

Голландцы, с которыми они приехали, были бессильны помочь.

Вцепившись в поручни, Ян и Вим готовы были силой отстаивать свое право высадиться в Сан-Франциско. Сила, конечно, не помогла бы. Выручил счастливый случай: один из друзей Себальда — Винсент ван Гог, тезка и племянник знаменитого художника — пришел на пристань, чтобы встретить приятеля. Ван Гог стал просматривать список пассажиров и наткнулся на фамилию Рутгерс. Инициалы не те, но это, наверно, ошибка, решил ван Гог и пошел разыскивать Себальда и Барту. Вместо родителей он увидел ребят. Они узнали знакомого, бывавшего у отца, рванулись к нему.

Ван Гог, давно живший в Америке, взял ребят на поруки и быстро оформил все необходимое. Угроза приемника для беспризорных и отправка в Японию миновали. А дальше Ян и Вим решили никого не ждать, ни на кого не надеяться. Совершенно одни они пересекли Америку, дождались парохода, отправлявшегося в Голландию, и поехали домой. Храбрые мальчишки оказались достойны своих родителей.

Об этом путешествии, которое Вим потом с юмором описал в одном голландском молодежном журнале, Барта не знала.

Успокоенная за детей, она быстро справилась с данными ей поручениями: мандат Голландской компартии для Себальда получен, все делегаты оповещены о приглашении на конгресс. Не дожидаясь приезда мальчиков, Барта пустилась в обратный путь — Себальду она нужнее, чем здесь. На границе неожиданная задержка. Протесты Барты не принимаются во внимание, выезд из Голландии ей запрещен.

— Где ваши украшения? — упорно допытываются пограничные чиновники. Барта не может ни предъявить бывших у нее вещей, ни объяснить их исчезновение. Ей приходится вернуться обратно.

— Буду дожидаться мальчиков, — решает Барта.

Отказав Барте в разрешении на выезд, власти не успокоились. Они предприняли розыск украшений. История попала в газеты. Когда через две недели в Амстердаме и Роттердаме началась большая стачка рабочих гавани, буржуазные газеты вновь подняли шум вокруг исчезнувших драгоценностей, стоимость которых от статьи к статье росла с головокружительной быстротой. Теперь уже писалось о «московских бриллиантах», привезенных агентом русских коммунистов Бартой Рутгерс для финансирования стачек, для ниспровержения в Голландии буржуазного строя.