Валерий Чумаков - Русский капитал. От Демидовых до Нобелей

Что понесло его посмотреть на выступление танцовщицы Марии Бауер, одному Богу известно. А вот что известно доподлинно: увидев эту 23-летнюю звезду сцены, весь капитал которой составляла ее красота и обаяние (незадолго до этого Мария получила титул самой красивой барышни Венгрии), он забыл про все дела, заплатил импресарио Марии, уже подписавшей контракт на гастроли, огромную неустойку и увез ее в далекую Москву, где и представил родителям как свою невесту.

Скандал был страшный. В семье Сорокоумовских существовала традиция жениться и выходить замуж только за людей своего круга. Путем брачных уз семья была уже связана с такими фамилиями, как Алексеевы, Прохоровы, Морозовы, Мазурины, Найдёновы, Дерягины. Поэтому и Николая Петровича в Москве ждала невеста из весьма известной купеческой семьи. Петр Павлович грозил сыну отречением, лишением наследства, отстранением от дел, но сын сумел настоять на своем. В октябре 1907 года 33-летний Николай Сорокоумовский обвенчался с 25-летней Марией Бауер (в замужестве – Сорокоумовской). Спустя короткое время она родила супругу троих детей: двух девочек и одного мальчика. Дети были все в маму, удивительно хороши – как внешностью, так и характером. Дед в них просто души не чаял. Вскоре его обиды на старшего сына и невестку полностью забылись.

Николай Петрович Сорокоумовский(1873–1937),

старший сын Петра Павловича Сорокоумовского

Однако он не всегда был таким добрым. Когда по Москве прошел слух, что один из его сыновей в компании других представителей московской «золотой молодежи» – сына городского головы Королева, сына купца Хлудова и им подобных – повадился посещать винный погребок на Карунинской площади, где они пили шампанское до тех пор, пока пробками от бутылок не наполнялся цилиндр Королева, он позвал сына к себе, вручил ему конверт и сказал: «Здесь лежит твой билет до Буэнос-Айреса и банковские документы. Ты поедешь туда сегодня же и будешь там жить на скромную ренту. Там у тебя не будет ни большого отцовского капитала, ни известного имени, там ты поймешь, каким трудом зарабатывается и то и другое. Если же ты откажешься, то лишишься даже той ренты, что я тебе сейчас даю». Сын подчинился. Он уехал в далекую Латинскую Америку, где и прожил вплоть до 1922 года. Отцовское наказание спасло его от вихря революции, уничтожившего многих представителей его рода.

Петр Павлович, по воспоминаниям современников, вообще был человек нестандартного мышления. Так, если ему не нравился кто-нибудь из его окружения, он старался дать ему взаимообразно большую сумму денег. После этого опальный знакомый надолго пропадал из поля зрения мехового магната.

Закат

В конце марта 1909 года Торговый дом «Павелъ Сорокоумовскiй съ Сыновьями» отметил свой столетний юбилей. На праздник в фамильное гнездо Сорокоумовских (в Леонтьевском переулке) съехалось несколько сотен гостей со всех концов России, прибыли представители зарубежных миссий и фирм-партнеров. Одних поздравительных телеграмм и адресов пришло более двухсот. «В наш суровый век борьбы за существование, – писали в поздравительном адресе рабочие московской фабрики, – многим из нас приходилось прибегать к Вам с различными материальными просьбами, с просьбами, так сказать, сверх заслуг, сверх уже оплаченного Вами труда, и никто никогда не встретил у Вас отказа. При исполнении наших служебных обязанностей мы не видели в Вас сухости требовательного повелителя, наоборот, отношения Ваши были кротки, мягки и снисходительны и напоминали собой… скорее трогательные отношения отца к своим детям. Все вышесказанное, глубокоуважаемый Петр Павлович, дает нам право видеть и приветствовать в Вас человека. Человека в Высшем, Лучшем и Глубочайшем значении этого слова». Даже не верится, что человек, к которому были обращены эти слова, спустя восемь лет будет объявлен эксплуататором и мироедом.

Самому Петру Павловичу повезло: во время Октябрьской революции он отдыхал в Ницце. Увидев, какие дела творятся в России, он решил, что домой возвращаться пока не стоит. В Ницце он и прожил оставшиеся ему пять лет жизни.

Весь революционный удар принял на себя Николай Петрович. После Октябрьского переворота у него отняли все фабрики, магазины и склады, а его самого с семьей выселили из дома, предоставив ему две комнаты в деревянном бараке в Измайлове. Как ни странно, но наиболее стойко потери перенесла жена Николая Петровича, Мария. Она старалась как-то украсить жилище, сажала во дворе картошку и георгины, а во время НЭПа даже открыла чайную, в которой пекла эклеры.

В середине 1930-х годов Николая Петровича Сорокоумовского арестовали как врага народа. И после недолгих разбирательств 11 декабря 1937 года расстреляли. Та же участь ждала и старшего сына Николая Петровича, Александра, работавшего художником на киностудии «Мосфильм». Его уже два раза арестовывали и два раза отпускали. Дело шло к третьему аресту, после которого (Александр это осознавал) его ничто не могло спасти.

Оберегая семью от судьбы «лишенцев», он ушел из жизни сам. То был поистине героический поступок веселого, жизнелюбивого человека. Через три месяца после этого события у его жены родилась дочь, которую в честь бабушки назвали Марией.

Сейчас Мария Александровна Сорокоумовская, арфистка, солистка государственной филармонии, с 1963 года заслуженная артистка России, – последняя представительница знаменитого купеческого рода (по мужской линии). И ею, как когда-то и ее предками, восхищаются люди. Борис Шаляпин писал ее портреты, академик Райков в книге «Искусство и сознание» посвятил ей целую главу, поклонники пишут ей письма со стихами, а она старательно продолжает семейные традиции – дает благотворительные концерты и играет на арфе «Воспоминание об Альгамбре», используя гитарное тремоло. Единственная в мире. И мечтает о том, чтобы греческое посольство переселили в другое здание, а в доме по Леонтьевскому переулку устроили бы Музей меха.

В середине 60-х годов прошлого столетия историки усомнились в подлинности сведений о том, что горностаи для царской мантии поставлялись именно миллионщиками Сорокоумовскими – уж больно красиво, с точки зрения тогдашних идеологов, смотрелась версия о принудительном сборе с северных народов особого ясака (мехового налога), приуроченного к коронации. Однако, когда ученые вместе с сотрудниками музея аккуратно отпороли несколько чуть пожелтевших от времени шкурок, на их оборотной стороне обнаружились темно-синие клейма, на которых стояла четкая надпись: Торговый домъ «Павелъ Сорокоумовскiй съ Сыновьями».