Ги Бретон - Когда любовь была «санкюлотом»

«Господа,

Это письмо передаст вам госпожа графиня дю Барри. Репутация которой вам, без сомнения, хорошо известна. Мы очень настоятельно просим вас, господа, оказать любую помощь и все услуги, которые будут в ваших силах. Мы воспримем их как любезность, оказанную нам лично и будем вам чрезвычайно обязаны.

Просим вас также предоставить госпоже графине ту сумму денег, которую она попросит, отнеся этот долг на наш счет. Поймите, господа, заранее нашу благодарность и заверения в совершенном почтении. Братья Ванденивер и К.»

ЛЮДОВИК XVI МЕШАЕТ ФЕРЗЕНУ СПАСТИ КОРОЛЕВУ

Говоря о муже, всегда говорят о помехе

30 марта 1791 года изумленные парижане узнали, что Мирабо тяжело болен. Тысячи женщин немедленно устремились к дверям его дома на Шоссе-д'Антенн, чтобы узнать новости. Это была возбужденная, внимательная и молчаливая толпа, состоявшая в основном из женщин, с которыми неистовый трибун провел много безумных ночей, растеряв здоровье… С глазами, покрасневшими от слез, женщины с глубокой грустью вспоминали, как пишет автор «Секретной хроники», «о могучем члене, который мог навсегда исчезнуть»…

В воскресенье 2 апреля, в восемь часов утра, вышедший к толпе лакей сообщил, что Мирабо умер.

По столице немедленно поползли слухи об отравлении. Обвиняли двор, Марата, Петиона, якобинцев… Но потом стала известна подлинная причина смерти, поразившая добрых граждан: Мирабо умер, захотев проявить слишком большую доблесть в постели сразу с двумя дамами…

Послушаем, что пишет об этом генерал Тьебо.

«Вскоре стало известно, — пишет он, — что этот атлет, такой же неутомимый в оргиях, как в работе, проявил накануне вечером, за ужином, переходящую все границы неумеренность. Выйдя из-за фатального стола, он лег в еще более фатальную для него постель. Придя тем не менее на следующий день в Собрание, он напугал коллег своим видом, несколькими обмороками и поразил мощью своего гениального ума, преобладавшего над всеми детальными способностями» [48]. У госпожи Ролан мы находим еще некоторые подробности. Она пишет в своих «Воспоминаниях», что «Мирабо устроил веселый ужин в субботу (26 марта) с мадемуазель Кулон, желавшей покорить его. Он пригласил ее к себе и устроил настоящий праздник. На следующий день он отправился за город, где госпожа Леже [49] устроила ему ужасный скандал. Он весьма любезно и успешно ее успокаивал» [50].

Эта мадемуазель Кулон, танцовщица Оперы, была известна своим страстным темпераментом. «Альманах подвигов парижских девиц» так пишет о ней: «Кулон, атласная кожа, крутые бедра и миленькая попка; за ужин и последующее… 5 луи».

По мнению Бриссо, эта очаровательная особа лишила трибуна сил в компании еще одной танцовщицы из Оперы, мадемуазель Элизберг, на оргии в замке Марэ, недалеко от Аржантейя [51]. «Вот те, кто убил его, и не нужно обвинять других людей».

Ситуация довольно быстро приобрела спортивный характер. Мирабо не первый раз оказался в постели с несколькими дамами, но в первый — с двумя танцовщицами Оперы. Это оказалось выше его сил. Чтобы удовлетворить все желания девиц, ему пришлось выпить снадобья, настоянного на шпанских мушках.

Это возбуждающее средство и приблизило его конец.

А ведь в марте 1791 года Мирабо, приобретший необыкновенное влияние на Собрание, сблизился с двором и вел тайные переговоры с королем, надеясь договориться о примирении.

Мы можем, таким образом, утверждать, что две вакханки, сократив на несколько лет жизнь Мирабо, обеспечили триумф революции…

Народ был в отчаянии от этой истории. Если такой могучий во всех отношениях человек мог умереть из-за одной ночной оргии, то что же будет с менее крепкими революционерами?

Все взгляды немедленно обратились к Камиллу Демулену — парижанам был хорошо известен требовательный характер его жены, кроткой Люсиль.

Некоторые патриотические газетенки уже упрекали журналиста в том, что он «пренебрегает делом республики ради сладостей супружеской постели».

Смущенный Камилл искренне покритиковал себя в маленькой поэме, где он сожалел о мягкотелости своих последних статей.

Зачем же, друг Камилл, ты нас осиротил?

Знамена якобинцев ты с древка приспустил.

Ты Робеспьера предал, тебе милей Клермон,

В цепях у Гименея тебе монарх — закон.

Идешь судьбе навстречу, но твой неровен шаг.

Но почему? Отвечу: король — твой бывший враг.

Ты женушке подвластен, тебе милее знать,

Ты хочешь хлеб посеять, а камни пожинать.

Наш славный брат, мы верим,

Ты к нам вернешься вновь.

Ведь Родины доверье —

Важнее, чем любовь.

В четверостишии, обращенном к Люсиль, он пишет:

Мадам, о, сжальтесь над страной и прекратите тризну.

Негоже вам владеть одной тем, кто спасет Отчизну!

Он стоит тысячи бойцов, врага сразит один,

Защита матерей, отцов — наш юный гражданин.

Дележ пусть будет справедлив:

Вас ночь спалит огнем,

Республика же в нем найдет поддержку ясным днем.

Через несколько дней более умеренные газеты повели на Демулена утонченно-коварные атаки. Одна из них, с длинным названием «Противоядие или Амулет против коварных резолюций, интриг, ошибок, лжи, клеветы, пагубных принципов, распространяемых ежедневными газетенками», утверждала, что после женитьбы Камилл безнадежно поглупел.

В номере от 12 марта 1791 газета писала: «Посмеемся же над бедным Демуленом! С тех пор как он надумал жениться, отчаяние его так велико, что он совершенно потерял голову и не понимает ни что говорит, ни что пишет в своих статейках…»

В следующем номере утверждалось, что у Люсиль такой бурный темперамент, что Камилл просто не в состоянии удовлетворить все ее требования.

В номере от 15 марта «Противоядие» позволило себе шутки, слишком смелые даже для французов.

Редактор сочинил письмо от имени Люсиль, сопроводив его ответом редакции.

«Я возмущена, господа, той убежденностью, с которой вы позволили себе, в номере от 19 апреля, на страннице 298-й, утверждать, что „с тех пор как Камилл женился, он в отчаянии от того, что до сих пор не переварил свою женитьбу“, и я требую, чтобы вы взяли назад свои слова и перестали оскорблять темперамент моего мужа».

Ответ звучал так: