Татьяна Андреева - Прощай ХХ век (Память сердца)

Если вспомнить, когда я писала свои стихи, то получается, что это было в переходном возрасте, в минуты одиночества и непонимания со стороны других, когда в душе были разлад и тоска. А написание стихотворения — это настрой на лирический лад, улавливание мысли и образа, подбор слов для их выражения, обработка текста в соответствии с правилами стихосложения. Все это привносит в душу покой и удовлетворение. И все же это еще не стихи. Стихи — это, наверное, как у А. С. Пушкина или А. А. Ахматовой, которые говорили, что они не пишут стихов, а лишь записывают их, как будто с чьего-то голоса, звучащего извне.

Близкое знакомство с настоящей поэзией в последующие годы остановило мои графоманские потуги на долгие годы, пока снова не пришла внутренняя потребность преодолевать себя, новую жизнь, подступающие недуги и слабость, препятствия, встающие на пути пожилого человека в двадцать первом веке, обесценившем эту жизнь как никогда прежде.

Но вернемся в восьмую городскую школу, к моим милым подругам и учебе. Кстати, я уделяю так много внимания девочкам, потому, что училась в девичьем классе. В нашей школе проводился очередной педагогический эксперимент. Старшеклассников разделили на женские и мужские классы, введя профессиональное обучение. Два класса девочек обучали библиотечному делу и педагогике, а два класса мальчиков обучали слесарному и столярному делу. Довольно странный выбор профессий, если учесть элитарность нашей школы. Видели бы вы этих слесарей и токарей — наших шикарных мальчиков из класса «А», одетых по последней моде и увлекавшихся чтением Э. Хемингуэя, И. Эренбурга в неблагонадежных толстых журналах «Новый мир» и «Иностранная литература», а также западной музыкой и живописью! Наш класс «Б» обучали библиотечному делу. Обучали, однако, настолько хорошо, что многие девочки, даже после окончания педагогического института пошли работать в библиотеки города и до сих пор там работают.

Мои самые близкие подруги, будучи вполне сложившимися, красивыми и сексапильными девочками, были окружены воздыхателями, сопровождавшими их после уроков домой. По вечерам они уже ходили на танцы и гуляли. Когда мальчик и девочка начинали встречаться и проявлять друг к другу недетский интерес, это называлось «гулять». Например, говорили: «Ира гуляет с Вовой». Мы с Ритой ни с кем еще не гуляли.

Мои подруги по-разному понимали дружбу. Тамара, например, понимала ее как нерасторжимый союз, такой же тесный как семейные узы, со всеми сопутствующими положительными и отрицательными эмоциями. Если мы с Ритой, будучи близкими подругами, жили каждая своей жизнью и нам были чужды зависть и ревность, то Тамара погружалась в эти чувства с головой. Оттого время от времени нашу дружную компанию сотрясали почти шекспировские страсти — бурные объяснения, сцены ревности и слезы. Потом все затихало, Тамара уходила в какое-нибудь очередное увлечение, и грозы громыхали где-то вдали. Потом мы выслушивали очередную историю любви и ее крушения, и все повторялось с начала. Наверное, это был такой способ жить и ждать настоящей, взрослой жизни, готовясь к ней и проигрывая ее возможные ситуации и варианты. Да и все мы, кто сознательно, кто бессознательно, готовились к будущему, к дальнейшей учебе, духовному развитию и отношениям с другими людьми. Это как в детстве, в песочнице — там дети, делая пирожки из песка, и играя в «дочки-матери», осваивают будущие жизненные умения и навыки, способы общения, в них уже закладывается заметная программа на будущее. Кто-то станет доктором, кто-то будет строить дома, выращивать растения, учить других, работать на заводе и так далее. Дети подрастают и в школе еще четче определяются их предпочтения и способности. К играм добавляется учеба, по результатам которой видна склонность каждого к каким-либо направлениям деятельности, здесь же определяются характеры и происходит их становление. Я хочу этим сказать, что каждый новый период жизни, даже не совпадающий с переходом из одной возрастной категории в другую, а соответствующий какому-либо большому событию, либо событию, воспринятому нами как переломный момент, независимо от нас предваряется «программированием» и «репетицией» того, что будет потом. Может быть, права была Тамара, проигрывая реальные сценарии с живыми людьми, хотя от этого страдали многие, включая ее саму. Может быть, неправа была я, живя в виртуальной реальности книг и выстраивая свой характер и отношение к реальной жизни с помощью чужих, пусть и гениальных мыслей и чувств. Она готовилась выйти замуж и строить семью, для нее это было важнее всего. Я готовилась стать учительницей, артисткой или ученым, врачом, кем угодно, но посвятить свою жизнь служению людям. Как, когда, где и каким образом, для меня было неважно. Я знала только, что передо мной огромная, неизведанная жизнь, полная интересных событий и людей, которые ждут встречи со мной.

В шестидесятые годы вера в человека, в дружбу культивировалась, окружалась ореолом романтики, поэтому друзья были у нас на первом месте. Каждый человек имел друзей, если он был одинок, это означало, что с ним что-то не в порядке. В школе мы с девчонками считали дружбу очень важной и, несмотря на то, что мы были очень разными внешне и неодинаково развиты, с совершенно разными характерами и склонностями, нас объединяли взаимная симпатия, общие интересы, сама школьная жизнь, а также отсутствие некоторых особенностей, присущих другим. Ни в одной из нас не было ни капли злонамеренности, гордыни, зависти друг к другу, желания верховодить. Мы радостно встречались каждое утро, помогали друг другу делать уроки, поддерживали друг друга в трудные минуты и защищали от внешних нападок со стороны одноклассниц, детей из других классов и даже учителей. Мы по детски копировали друг друга в том, что нам особенно нравилось. Рита, Валя и Света отлично учились, за ними стали тянуться и мы с Тамарой и Лидой. Рита в девятом классе научилась по журналу «Работница» вязать и первым делом связала себе из белых ниток «Ирис» воротничок и манжеты к форменному платью. Тут же все остальные стали учиться вязать и украшать вязаными деталями свою одежду. Валя однажды туго стянула пояском фартука свою тонкую талию, и мы обнаружили, что это красиво и привлекает мальчиков. Как по команде, все перешили пуговки на поясках своих фартуков, то же было с прическами, платьями и обувью. В нашей школе сквозь пальцы смотрели на то, из чего были сшиты наши форменные платья. Поэтому у Риты форма отличалась красивым покроем и хорошей тканью, она была явно сшита в ателье. У Вали вообще было бордовое шерстяное платье, сверху прикрытое узеньким черным фартучком, подчеркивающим достоинства ее фигуры. А мне мама сшила форму из коричневого вельвета, приталенную, с модной широкой юбкой в бантовую складку. Конечно, внутри нашей маленькой группы существовали подгруппы. О Рите я уже писала, она была мне ближе всех. Мы с ней практически не расставались четыре последних года учебы. Мы сидели за одной партой, после уроков шли вместе домой, одни или с остальными девочками, по дороге прогуливаясь, обсуждая события школьного дня, делясь впечатлениями о прочитанных книгах, мечтая о будущем. Мы даже покупали иногда одинаковые вещи. Например, Рите и мне в десятом классе купили одинаковые красные прорезиненные плащи в черный мелкий горошек, и в них мы ходили с ней гулять на площадь Революции к фонтану. В то время вошли в моду маленькие круглые шляпки, к счастью, они у нас были разные. Моя круглая шляпка с острым верхом напоминала головной убор китайского болванчика, но мне она очень нравилась. Наверное, со стороны мы выглядели довольно забавно. Мальчишки в школе дразнили нас «пожарными машинами», но какое это имело значение, когда мы чувствовали себя модными и прекрасными. Я была вхожа в Ритин дом, ее родители относились ко мне, как к своей. В одиннадцатом классе они даже уехали весной на дачу, чтобы мы жили в их доме и готовились вместе к экзаменам. И мы готовились, до одури читая учебники и справочную литературу, забыв про сон и про еду, хотя и мои и Ритины родители о нашем пропитании постоянно заботились: холодильник был полон, а моя младшая сестра Лена, носила нам в кастрюльке супы и каши.