Андрей Ветер-Нефёдов - УБИТЬ СТИВЕНА КИНГА

Мне нравится помещать вымышленных персонажей рядом с историческими лицами: они могут высказываться об этих деятелях, рассказывать о них сплетни и т.д. Этих вымышленных персонажей нельзя привлечь к ответственности за клевету или грубое слово, они имеют право сплетничать, перевирать что-то. Они говорят от своего имени, а не от моего.

Я бы никогда не осмелился написать роман, например, про интимную жизнь Наполеона, Гитлера, Ленина, Тулуз-Лотрека, Кортеса, но запросто мог бы сочинить книгу про слугу, который видел их интимную жизнь. Вымышленный слуга может поносить своих господ самыми гнусными словами, подглядывать в замочную скважину, восторгаться ими, не понимать их и т.д., то есть он становится удобнейшим инструментом для выражений определённого отношения к реальным историческим фигурам и событиям.

Что же касается исторических лиц, пусть и «маломасштабных», то я считаю себя вправе вкладывать в их уста лишь то, что соответствует исторической правде. Своими словами – чужие слова, не меняя их суть. Художественное произведение имеет право на вымысел, но не на искажение. Тут моя позиция неизменна: если хочешь выдумывать от начала до конца, то не привязывайся к реальной истории. Искусство тем и интересно, что оно безгранично в своих возможностях. Писатель – творец сочинённых им миров, и никто не должен осуждать им написанное, если написанное не искажает реальность. Но чтобы изобразить действительные события, необходимо глубоко вгрызаться в материал.

Стрелецкий познакомил меня со многими сотрудниками Службы безопасности президента, чтобы я мог консультироваться с ними по отдельным эпизодам. Они рассказывали много, я оставлял мало, выжимая для читателя только сок. Переварить всё, что мне пришлось услышать, и превратить это в литературу – дело не из лёгких.

«Во власти мракобесия» – колоссальный опыт.

Многие режиссёры подбирались к этому произведению, но все предлагали изменить в сценарии имена кремлёвских чиновников. Все боялись правды. Но ведь штука в том, что исторический роман потому и является историческим, что он повествует о том, что было, а не об абстрактных ворах, коррупционерах и шпионах. Режиссёры облизывались и уходили, так и не решившись на экранизацию. И чем больше таких случаев, тем яснее я понимаю, насколько велико значение этого романа.

ВЛИЯНИЕ ДРУГИХ ПИСАТЕЛЕЙ

Стивен Кинг – писатель, которого я бесконечно уважаю, но книг которого в моей библиотеке нет. Читал и сразу отдавал кому-нибудь…

Кинг обладает уникальным талантом превращать ситуацию в историю. Мне было интересно прочитать одну, затем вторую его книгу. Но третью я одолел уже с большими усилиями и больше не читал, потому что книги Кинга не дают мне ровным счётом ничего. Стивен Кинг будто ловко обманывал меня, водил за нос, обещая открыть великую тайну, а подсовывал лужу крови и человека с пустыми чёрными глазницами.

Не хочу, чтобы поклонники Стивена Кинга поняли меня неверно.

Он гениален, потому что написал уникальные книги. Многие подражают Кингу, но никто не смог сделать ничего своего, похожего на произведения Кинга. Любой другой, взявшийся за что-нибудь наподобие «Девочка, которая лила Тома Гордона», выдохся бы на десятой странице, потому что невозможно написать книгу, в которой нет сюжета и в которой рассказывается только о том, как заблудившаяся девочка бредёт по лесу. Это просто невозможно. В романе не происходит ничего, нет действия, но читатель следит неотрывно за тем, как в книге ничего не происходит. Гений Стивена Кинга заключается в умении разворачивать неторопливое повествование, отталкиваясь от ситуации, но совершенно не интересуясь сюжетом.

Не менее показательным является роман «Игра Джералда», где приехавшая в загородный домик молодая пара, Джералд и Джесс, остаётся наедине и намеревается заняться любовью. Для баловства он приковывает её наручниками, затем что-то происходит, и она бьёт мужа ногой в пах с такой силой, что Джералд умирает у неё на глазах. Она остаётся прикованной к кровати. А потом больше половины книги посвящено тому, как Джесс пытается освободиться от наручников. Меня потрясло, как Стивен Кинг сделал это: каждое движение тела, каждое движение глаз, каждое движение мысли, миллиметр за миллиметром он заставлял читателя двигаться на крохотном пространстве кровати вместе с Джесс к долгожданной свободе. И ничего другого, только это. А что потом – мне уже не интересно было знать. Доберётся ли Джесс до людей, не умрёт ли от голода и жажды – не имеет значения, потому что всё напряжение ожидании уже растрачено.

Так не умеет никто.

И так не надо уметь.

Такие произведения воруют душу читателя ради того, чтобы в конце так ничего и не сказать – это сродни мошенничеству. Но таков Стивен Кинг. Он дал читателю то, что читатель хотел получить – тайну. Он создал огромные пустые ящики, в которые читатель прыгает, надеясь отыскать там что-то, но там ничего нет. Если бы к его уникальному таланту присоединить идеи, наполнить его романы мыслью… Но мыслей у Стивена Кинга нет, поэтому я не поклонник его творчества. Литература тем и отличается от всех прочих видов искусства, что она опирается на слово, а слово способно нести идею. Музыка и живопись пробуждают чувства, но не мысли. Только слово, ничто другое не может принести мысль. Расточителен тот, кто использует слово лишь в качестве праздничного фейерверка, забывая о всей полноте возможностей литературы.

Каждый яркий писатель интересен по-своему.

Антон Чехов, Эрих Мария Ремарк, Саша Соколов, Фёдор Достоевский, Николай Гоголь, Лев Толстой, Юрий Нагибин, Генри Миллер, Аркадий и Борис Стругацкие… Все они настоящие, говорящие лично от себя, не подражающие никому. Каждым можно и должно восторгаться, каждый из них вызывает вопросы, за каждым хочется идти, потому что каждый из них умеет набросить на читателя невидимую волшебную сеть. И каждого из этих, истинных, перечитываешь снова и снова – через год, через пять лет, через десять – и открываешь в них новое.

Глупцы развлекают глупостями, умные люди – мыслями. Размышление – это тоже развлечение, только не на уровне нижней чакры, как сказали бы йоги, а на уровне верхней. Литература – развлечение для ума. Одно то, что кино может смотреть абсолютный балбес, даже идиот, а для прочтения книги необходима, по меньшей мере, грамотность, говорит о том, что литература предназначена для ума. Вдобавок книгу надо не только прочесть, но и понять, а это уже – труд, на который способен не каждый.

Впрочем, было бы неверно говорить, что литература обязана быть только глубокомысленной. Это в корне ошибочно. У каждой книги своё предназначение, как и у каждого человека. Одна женщина рождена лишь для того, чтобы радовать мужчин идеальными формами своей фигуры, другая – быть умным собеседником. Требовать, чтобы все совмещали в себе красоту внешнюю с духовным богатством, было бы глупостью…