Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

Дальнейшему продвижению вперед русской армии мешали целый ряд оборонительных сооружений. По всему чувствовалось, что опытный фельдмаршал Левальд готовится дать бой русским войскам. Во всяком случае, вслед за нашей армией перешел на левый берег речки Прегель и встал на пути русской армии. Между двумя армиями было широкое Егередорфское поле, окруженное густыми лесами, с одной стороны Норкитенским, с другой – Астравишкинским. У деревни Пушдорф расположилась армия Левальда. Не удалось пруссакам заманить русскую армию на свои оборонительные укрепления на правом берегу. Ну что ж, обе армии давно готовились к генеральному сражению: за прусской была столица Восточной Пруссии Кенигсберг, а русской было повелено в рескрипте: «Более всего наша честь крайне с тем сопряжена, чтоб Левальд от вас не ушел. Приобретение не только Пруссии, но хотя б чего и большаго почтем мы за ничто, ежели б Левальд, оставляя сие королевство, соединился с королем прусским».

Апраксин попытался отрезать путь отступления Левальду. Но корпус генерала Сибильского не справился с поставленной задачей. Да и был он незначительным по своим силам, а главное – сам командующий был нерешительным генералом, хотя и весьма самоуверенным. Так что Апраксин вынужден был искать прямого столкновения с прусской армией и разгромить ее. И вот решительный час наступал…

Вся русская армия соединилась недалеко от деревни Гросс-Егерсдорф и расположилась в соответствии с новым распорядком. 8 августа Апраксин созвал военный совет и «с согласия всего генералитета, новой ордер дебаталии учрежден и постановлен, по которому армия на авангард и три дивизии следующим образом разделена»: авангард под командой Сибильского, первая дивизия Фермора, вторая дивизия Лопухина, дивизия Броуна.

Генерал-майор Румянцев имел все основания быть недовольным новым расписанием армии. Он, положивший столько сил на формирование кирасирского корпуса, получил пехотную бригаду в составе Воронежского, Троицкого и Новогородского полков. Почему? Какими резонами руководствовался главнокомандующий, определяя ему новую должность? Он хотел было возразить на военном совете, но князь Голицын, брат его жены, более опытный как дипломат, чем генерал, посоветовал ему не возражать Апраксину. И вот пришлось Румянцеву, почувствовавшему в себе силы необыкновенные, смириться с отведенной ему пассивной ролью в предстоящих битвах с пруссаками. А что битва назревала, для Румянцева было очевидно.

Первый сигнал тревоги прозвучал 17 августа. Но расставленные в боевые порядки полки на Егерсдорфском поле вернулись в лагерь: тревога оказалась ложной. 18 августа русские войска вновь выстроились по тревоге, но и на этот раз тревога возникла при виде небольшого прусского отряда, показавшегося на другой стороне поля для рекогносцировки и вскоре удалившегося.

Войска были еще в поле, а в главной квартире русской армии разгорелся спор: что делать? Снова вернуться в лагерь и дать возможность солдатам и офицерам нормально поесть и отдохнуть или оставить полки на поле, раскинув там палатки и по-походному их покормить?

Согласились с тем, чтобы полки вернулись в лагерь, но должны быть готовыми по первой же тревоге выступить в поле.

Вечером дежурный генерал Петр Панин доложил фельдмаршалу, что в русский лагерь доставлен прусский перебежчик, который утверждает, что пруссаки предпримут нападение на русских на следующий день. Что делать? Верить или не верить? Даже этот вопрос поставил в тупик неопытного фельдмаршала…

Апраксин вызвал тех, кто был поблизости: генерал-аншефов Лопухина и Броуна, генерал-лейтенанта Толстого, коллежского асессора Веселицкого. Допросили перебежчика, записали его показания. Прибыл Фермор. Генерал-аншеф Ливен, сказавшись больным, передал свое мнение через адъютанта.

– Приход находящегося здесь дезертира и показания его свидетельствуют, что завтра утром неприятель намерен напасть на нас, – сказал Апраксин. – Вот что, господа, послужило причиной того, что я так поздно пригласил вас… И я прошу после прочтения письменных показаний этого человека подать ваши мнения и советы, как теперь надлежит нам поступать… Прошу вас, господин Веселицкий.

Веселицкий прочитал показания дезертира.

После того как дезертира вывели из палатки, Фермор выразил сомнение в подлинности показаний перебежчика: как можно верить человеку, который совсем недавно служил в русской армии, потом перебежал к пруссакам, а теперь снова хочет заслужить доверие русских… Апраксин возражал, ссылаясь на то, что дезертир – русский по рождению и хочет искренне заслужить прощение своей Отчизны.

– Но, господа, предосторожности никогда не лишни, – закончил Апраксин, – а поэтому завтра, около полудня по крайней мере, выстроить войска в поле в боевом порядке, мы должны опередить неприятеля. А если нападения не последует, то двинуть войска вперед. Здесь действительно долго мы не можем оставаться из-за недостатка фуража. Будем продолжать поход на Кенигсберг.

– Господин фельдмаршал! – горячо заговорил генерал-аншеф Броун. – Нам нельзя здесь оставаться до полудня. Я посылал фуражиров за тридцать верст отсюда, но продовольствия и фуража привезли очень мало. Надо спешить с выступлением армии.

– Господа! Я тоже считаю, что следует выступать утром, – вновь заговорил Фермор. – Иначе не успеем достигнуть засветло Эшенбрука. Не думаю, что неприятель имеет намерение напасть на нас. Если б он хотел это сделать, он мог бы атаковать нас и вчера, и третьего дня. Но не напал…

Лопухин и Броун согласились с мнением Фермора, и поход армии был назначен на следующее утро.

19 августа армия покинула свой лагерь и направилась с горы к узкому проходу, ведущему вниз, к Егерсдорфскому полю. К этому проходу потянулись все обозы армии, офицерские и генеральские коляски и экипажи, повозки со снарядами, и вскоре в этот узкий проход набилось столько, что невозможно было разобраться в возникшей сутолоке. И вдруг кто-то крикнул:

– Неприятель! Неприятель!..

Эти крики долетели от 2-го Московского полка, стоявшего у подножия горы, на которой расположился лагерь русской армии, и охранявшего его. Неприятель стоял перед ним, готовый к бою. Вот тут и началась канонада, которая развеяла последние сомнения относительно намерений неприятеля.

Вспыхнула паника. В обозах смятение. В узком горле прохода к Егерсдорфскому полю отовсюду послышались команды:

– Сюда артиллерию! Быстро!

– Конницу, конницу скорее сюда присылайте!

Но вскоре всем стало ясно, что обозы, забившие проход, не дадут выйти к полю ни артиллерии, ни коннице.