Федор Шахмагонов - Из жизни полковника Дубровина

Я ХОЧУ, чтобы он понял - мы настолько сильны, что я могу позволить себе роскошь отпустить его на все четыре стороны...

Барон обратился к офицеру с просьбой отпустить комиссара из плена. Пожалуй, впервые за долгие годы я почувствовал радость.

- Поблагодарите своего господина! - сказал мне Рожков. - Быть может, я и доберусь до своих...

Он сдержанно поклонился, офицер сделал знак ему рукой, чтобы он уходил.

Рожков медленно, чуть сгорбившись, не в силах, быть может, подавить в себе опасения выстрела в спину, пошел к лесу.

- Побежит или не побежит? - спросил, ни к кому не обращаясь, офицер, но барон больше не проявил интереса к Рожкову. Он поманил к себе пальцем веснушчатого солдатика.

- А вы юноша? Кто вы?

- Я из Засечья...

- Сибирь?

- Нет! Есть такая деревня за Рязанью...

- Почему сдался в плен?

- Я не сдавался! Я залег в окоп и дождался, когда ко мне подполз танк... Рванул гранату у него под брюхом... Танк завис надо мной... Окоп осыпался... Откопали, вот...

- Это может быть правдой? - спросил барон у офицера.

Офицер с готовностью ответил, что такие случаи известны в штабе группы армий.

Остался молодой человек в штатском.

- Кто вы? - спросил я его.

- Я секретарь райкома комсомола... - ответил он. - Нас было шестеро... Мы подбили два танка, расстреляли машину с автоматчиками. Когда отходили в лес, натолкнулись на засаду, пробивались в рукопашную, вот я и попался. Зубами будем грызть немцев - так и передайте!

Рамфоринх что-то шепнул офицеру и в раздумье подошел к машине.

Шорох шагов в пыли. Мерный гул движения массы.

Пропыленные лица, бурые бинты...

Он постоял, глядя на колонну, и сел в машину.

Свернули на большак. Барон молчал. Я раздумывал, как выговорить возможность выехать с ним в Берлин.

Что-то неуловимо изменилось в Рамфоринхе. Его парадоксы, его откровения и тогда не были бравадой, когда он приоткрывал мне скрытую расстановку фигур на европейской арене. Была в его словах и действиях несокрушимая уверенность в незыблемости его силы. Показывая мне, своему противнику, свою силу, свои ходы в игре, он даже наслаждался. Но что-то в нем изменилось.

И этот опрос пленных. Могли они ему в действительности что-то подсказать? С какой жадностью он торопится заглянуть вперед. Молчание не может быть бесконечным.

Я терпеливо ждал и дождался. Уже совсем другим тоном он вдруг произнес:

- Мы с вами сегодня заключили выгодную сделку.

- Мы с вами? - переспросил я с подчеркнутым недоумением, на всякий случай отстраняясь от того, что он попытается мне навязать.

- Да, да... Я понимаю... Вы не догадались. Но вы референт моего концерна. А я закупил для своих заводов вот эту партию военнопленных...

Чтобы поддержать его разговорчивость, я похвалил его за деловитость.

- Утром я совершил сделку с командованием...

- Вы утверждали раньше, что русские не могут быть квалифицированными рабочими в химической промышленности...

- Мы расширяем наше дело. Начинаем строить новые заводы. На стройке нужны землекопы, каменотесы и каменщики...

- И велика ли партия?..

Серые глазки Рамфоринха скользнули по моему лицу.

- Пока невелика... Для пробы... А зачем вам это знать? Это входит в круг ваших интересов?

- Вперед не угадаешь, что может оказаться в круге моих интересов... Мне сейчас очень хочется посмотреть на Берлин...

- Что же вас может интересовать в Берлине? Связь?

- Действительно, что может интересовать в Берлине?

Все, что я вижу здесь, мгновенно меняется, и я никогда не успею за событиями. Мне хочется посмотреть, как берлинцы восприняли войну, послушать, что они думают о войне...

- Понимаю! Вас интересует, не встанет ли на защиту страны социализма рабочий класс Германии? Не встанет! Те, кто мог встать, в тюрьмах и концлагерях.

- Однако мне очень хочется побывать в Берлине...

Хотя бы один-два дня погулять по городу...

Рамфоринх не спешил отозваться.

Опять долгое молчание.

- Хорошо! - отрезал он. - Вы поедете со мной в Берлин... Я хотел ы, чтобы в очень узком кругу моих коллег вы рассказали бы все, что видели здесь, в России...

- Я! С каких же позиций?

- С позиций стороннего наблюдателя. С ваших позиций! Как видели начало войны. Мои коллеги не замешаны в массовом сумасшествии...

Гости Рамфоринха собрались в горной резиденции.

В кабинете с гобеленом, на котором парил доисторический ящер.

Когда я вошел, они сидели живописной группой возле письменного стола. Каждый, я это предугадывал, был личностью в своей империи. Рамфоринх мне их не представил поименно. Некоторых я узнал, их лица иногда мелькали на фотографиях в газетах в разделах светской хроники. Иные и на эту известность не претендовали, предпочитая оставаться в тени, довольствуясь необъятной властью, сосредоточенной в их руках.

Один был в форме СС, с высокими знаками различия.

Он представлял здесь один из стальных концернов. Люди пожилые. Самому младшему - за пятьдесят с лишком. Они сдержанно потягивали коньяк, курили сигары.

Рамфоринх объявил, что я готов любезно поделиться с ними впечатлениями о первых боях в России.

Я рассказал им, с каким восторгом солдаты переступили через советскую границу, однако не умолчал о сомнениях генерала относительно внезапности нападения.

Не упустил я случая нарисовать им картину боя на лесной поляне, где пограничник отдал свою жизнь за несколько десятков немецких автоматчиков, вспомнил о танковом ударе под Пружанами и о том, как генерал дважды ввязывался в мелкие стычки в тылу немецких войск.

Слушали меня молча и довольно бесстрастно, ничем не выражая своего впечатления.

- Потери, потери, потери... - так я выразил свою мысль хозяевам рурской промышленности.

Один из них задал вопрос:

- Не замечается ли разочарование у солдат?

Я должен был ответить правду.

- Нет! Солдаты все еще надеются, что вот-вот начнется развал русского фронта, как и во Франции...

- А он начнется? - бросил бригаденфюрер СС.

Рамфоринх опередил меня.

- Я попробую сам ответить на этот вопрос. - Он нажал кнопку на столе, и в кабинет ввели красноармейца из рязанского села Засечье, веснушчатого паренька лет девятнадцати. На нем была все та же пропыленная, выгоревшая и прогорклая от пота и солнца гимнастерка.

На ногах тяжелые солдатские сапоги. Ежиком стриженные волосы.

- Солдат Артюхин... Из Рязани...

Артюхин повторил свой короткий рассказ о поединке с танком.

- Жажда самопожертвования? - спросил господин из "Рейнметалл Берзиг АГ".

- Если вы так поняли, - заметил я, - стало быть, я плохо перевел... Солдат Артюхин был уверен, что выйдет победителем из поединка с танком. Он утверждает, что все дело в ловкости и в позиции.