Василий Емельянов - С чего начиналось

…Все вопросы, требовавшие решения в Куйбышеве, были довольно быстро и успешно отрегулированы. Заводам, обязанным поставить нужный для производства инструмент, а также металл, даны необходимые указания, уточнена программа производства. Теперь в Москву. В Москве — оперативная группа комитета, там тоже накопилось много вопросов, ждущих решения.

Из Куйбышева в Москву вылететь для меня оказалось много проще, здесь полеты совершались регулярно и часто.

Перед самым вылетом из Куйбышева в самолет вошел крупный мужчина в кавказской черной бурке. Свободного места не было, и он, расстелив бурку в проходе, лег на нее. Это был И. К. Седин — нарком нефтяной промышленности. В Куйбышевской области, в Татарии, Башкирии, на Урале уже тогда быстро развивалась нефтяная промышленность. По решению ГКО сюда было переброшено много нефтяного оборудования и направлены опытные специалисты-нефтяники с Бакинских и Грозненских нефтяных промыслов.

Седин моментально заснул.

Один из пассажиров, знавший Седина, прикрыл его полой бурки и участливо произнес:

— Притомился. Ну и достается ему: так быстро развертывать производство даже в мирное-то время очень тяжело.

А надо заметить, что куйбышевские нефтяники к этому времени по уровню и добыче нефти занимали уже одно из первых мест в этом районе «второго Баку».

Летели низко, самолет сильно болтало. Многим стало плохо. В самолете находилась единственная женщина — невысокого роста, в форме военного врача. Ей было, видимо, особенно тяжело. Она постоянно прикладывала ко рту платок и не находила себе места.

Впереди меня сидел веселый, жизнерадостный человек. Он повернулся ко мне и тихо сказал:

— Здорово укачало. Для врача это непростительно. Есть же, вероятно, какие-то средства и против морской болезни? Не может быть, чтобы не было.

Сам он держался превосходно и, когда самолет проваливался в очередную воздушную яму, весело повторял:

— Ну, опять поехали к черту на рога.

Рядом со мной сидел плотный мужчина с простым русским лицом. Мы познакомились. Оказалось — заместитель наркома цветной металлургии Бочков. Разговорились. Он много лет работал на золотых приисках, хорошо знал золотопромышленность, всего навидался в жизни, и слушать его было интересно.

— Никак не могу приспособиться к работе в наркомате, — жаловался он, — тянет на прииски. Война закончится, опять в Сибирь уеду: такой интересный край, представить себе трудно — самому надо побывать, только тогда и узнаешь. Вот уехал оттуда, и тоска одолела. А какое там раздолье для геолога!

Он долго рассказывал мне о рудниках, природе, людях, добывающих золото, и вновь повторил: при первой же возможности уедет снова в Сибирь.

Пошли на посадку. Сели на Внуковском аэродроме.

Москва военная

Добраться до города с Внуковского аэродрома было в то время делом нелегким. Но, к счастью, Бочкова ждала машина, и мы поехали.

С тех пор как я расстался с Москвой, она сильно изменилась. Дорога знакома: сюда я часто в воскресенье ездил по грибы. Вроде бы все то и не то, что было. Пустынно. Вплоть до заставы нам навстречу попались всего две военные машины.

Улицы города тоже тихи и безлюдны.

У некоторых домов на тротуарах сложены мешки с песком. Это для тушения зажигалок, сбрасываемых немецкими самолетами, когда им удается прорваться через заградительный огонь зенитных батарей.

Мы сидели молча, каждый погруженный в свои думы. Наконец Бочков повернулся ко мне и проговорил:

— Давайте пообедаем вместе. Время-то обеденное. Заедем в «Савой», — предложил он.

Подъехали к «Савою». В ресторане почти все столики свободны. А раньше здесь места нельзя было найти. При выходе из ресторана мы распрощались с Бочковым. И больше я его никогда не встречал.

С Кузнецкого моста, через Театральный проезд, я вышел к улице Горького. У здания телеграфа — заграждения из металлических «ежей» и штабелем сложены мешки с песком. Только кое-где мелькают одиночные фигуры, да медленно прохаживаются военные патрули.

Площадь Маяковского. Угловой большой дом пуст. В него дважды попадали бомбы, и он сильно пострадал. После первой бомбежки, когда пострадавшая часть дома была приведена в порядок, жители вернулись в него: должно быть, считали, что два раза в один и тот же дом бомбы не попадут, исключено по теории вероятности. И все же в дом еще раз попала бомба.

Дошел до своей квартиры. Дом законсервирован: вода из системы отопления спущена, топки котлов потушены. Топлива в Москве не хватает, доставка его сильно затруднена, и оно экономится. Те, кто остался в Москве, временно переселены в другие, отапливаемые дома. Газовая сеть хотя и в порядке, но газа также не хватает, и горелки плиты на кухне еле теплятся. Все же иногда на этих слабеньких язычках синего пламени можно даже нагреть чайник.

В комнатах дикий холод, при дыхании виден пар. Где же мне ночевать? А может быть, все же здесь, на квартире, хотя термометр в комнате показывает минус восемнадцать. Можно на кухне зажечь газ и попытаться как-нибудь нагреть ее? Впрочем, мне ведь приходилось как-то ночевать в нетопленной комнате, в декабре, при температуре, близкой к нулевой. Это было в Германии в небольшом городке на Рейне — Рюдесхайме — в дни рождества. Завод Круппа, как и все другие предприятия и учреждения, на рождественские праздники был закрыт. С группой практикантов мы решили проехать по Рейнской области и, в частности, посетить Рюдесхайм, — в котором я был впервые еще в 1930 году.

Декабрь выдался холодным. Осмотрев монументальный памятник Германии, мы вечером пришли в небольшой отель, а после ужина — к себе в комнаты. В зале, где ужинали, было довольно тепло, там горел камин и весело потрескивали огромные бревна. Когда же мы вошли в комнату, то появился парок от дыхания. Заметно, было, что сопровождавшая нас хозяйка отеля смутилась, и, когда мы забеспокоились, она сказала: «Минуточку! Вначале я постель нагрею», — и вышла. Через несколько минут вернулась, держа в руках нагретые кирпичи, завернутые в тряпку. Кирпичи были уложены под одеяло, постель прогрелась.

А что, если и мне воспользоваться этим же старым методом и попробовать согреть постель стоявшими на кухне чугунными утюгами?

Решил, что именно так и сделаю, а пока до вечера далеко, съезжу-ка я в оперативную группу Комитета стандартов и разузнаю, что у них делается.

Здание на Садово-Кудринской, в котором до начала войны размещался наш комитет, было занято вновь организованным Наркоматом танковой промышленности, а оперативную группу комитета разместили на Селезневской улице, в доме Наркомфина РСФСР. Направился туда пешком: городской транспорт не действовал. Только добрался и успел поздороваться с сотрудниками, раздался вой сирены. Воздушная тревога. Ужасно не хотелось спускаться с шестого этажа. Один из сотрудников комитета — Маширин предложил: